ТРУХАЧЕВА ПЕЛАГЕЯ ЕФИМОВНА Брянск

Медленно двигался обоз с уходящими на фронт мужчинами. Не отрываясь от повозки, в которой ехал отец, бежали мы следом и плакали вместе с мамой. Папа был сдер­жан, успокаивал нас. Маме он говорил: "Береги себя и детей, увози детей, если вдруг немцы прорвутся сюда". Так мы попрощались с отцом, не зная, что будет с нами.

Семья наша была большой - восемь человек. Мама - Пелагея Ефимовна, бабушка Арина Романовна. Старшему брату Илье шел 17-й год, сестре Евдокии - 14 лет, мне шел 12-й год. Меньшим: Анне - 9 лет, Виталию - 5 лет, Валентине - 4 года. Седьмого ребенка мама носила под сердцем - была беременна. Проводив отца, мы ощутили пустоту в доме. Его обязанности легли на маму и старшего брата.

Фашисты продвигались с удивительной скоростью. Об этом мы узнавали от беженцев, уезжавших в глубь страны. Ехали евреи, цыгане, украинцы, белорусы, русские. Осенью 1941 года фашисты ворвались в на­шу деревню Красниково Орловской области. Они въезжали на мотоцик­лах, бронемашинах, танках. Застрочили автоматы. Увидев оккупантов, ма­ма испугалась. Нервный страх вызвал преждевременные роды. Повитуха не вышла из дома - боялась немцев. Роды пришлось принимать нашей бабушке - Арине Романовне. Родился мальчик. Мы назвали его Мишуткой. Фашисты вошли в дом, увидели малыша, подошли к маме и строго спро­сили: "Где пан партизан?". Мама сказала, что папа умер. Они забрали у нас поросенка, яйца, кур. Заставили совсем еще ослабшую после родов маму наварить им картошки, мяса. Сели вокруг стола, ели и выбирали из белья вшей. Немцы забрали зерно, муку, сало. У нас ничего не осталось.

Быстро наступили осень и холодная снежная зима. Для нас начал­ся настоящий голод. Фашисты свирепствовали. Расстреливали комсо­мольцев, коммунистов, партизан. Зимой 1941 года из другой деревни при­ехал карательный отряд к ветлечебнице. Сам ветеринар был на фронте. В этот момент кроме его жены и двоих детей в доме находились три парти­зана - работники райкома партии Молотков, Захаров и милиционер Гуре-вич. Фашисты открыли стрельбу. Дом загорелся. Партизаны погибли. Се­мью ветеринара угнали в рабство в Германию. Мы продолжали жить в страхе и голодали. Однажды пришел староста Васюков и разговаривал с мамой. Как-то ночью привезли муку. Мама выпекала хлеб для партизан. Они забирали хлеб ночью. Мама, старший брат и сестра ходили на рабо­ту, к которой привлекали фашисты. Отсутствие на работе грозило рас­стрелом.

После гибели партизан старший брат Илья редко ночевал дома. Мама за пего очень переживала. Однажды комендант деревни с двумя немцами пришли к нам и спросили у мамы, где сын. У нас произвели обыск, но ничего не нашли. Хочу отдать должное людям, которые по при­нуждению прислуживали немцам, но своих не выдавали врагам.

К середине зимы 1942 года в деревню вступил кавалерийский полк. Конники ехали не спеша, уверенно, все молодые, красиво одетые, с саблями и карабинами. По-видимому, не ожидали, что их поджидали во­оруженные до зубов фашисты. Завязалась битва. Силы были не равны. У немцев танки, самолеты, тяжелые орудия. Помню, как один молодой кон­ник пришел к нам в дом, попросил маму о помощи. Она выпроводила нас из дома и оказала ему помощь. Солдат, оказывается, заболел дизентери­ей. Пока мама его обмывала, меняла ему белье на чистое папино, бабуш­ка Арина Романовна сделала настойку из березовых почек. Напоили его, дали с собой лекарство, и солдат на своем коне помчал в строй. Начался сильный бой. Мы всей семьей попрятались в подполье. От зажигательных пуль, снарядов загорелся наш дом. Мы выползали из горящего дома пря­мо в сугроб, больше прятаться было негде - вокруг чистое поле. Рвались бомбы, снаряды, падали осколки и свистели пули, сыпалась градом шрап­нель. Не было возможности поднять голову. Все, что было в доме, сгоре­ло. Сгорела и корова - наша кормилица. Мы остались в том, что было на нас. Конница отступила в сторону деревни Каменка и Каменского леса. До дороги, где стояли сани, было метров 70-80. И это расстояние мы пол­зли по снегу, уже с обмороженными руками. Малыши все плакали. Поехали следом за конницей. Я видела, как падали с коней сраженные снаряда­ми конники. Ранили в ногу и нашего коня. С большим трудом мы доехали до деревни Каменка и укрылись в бомбоубежище. Там мы находились четверо суток.

Очень трудно было пережить это ужасное время. Не было еды, у мамы пропало молоко в грудях. Младенец плакал. Маленькие сестры Аня, Валя, брат Витя просили есть. Мы, трое старших, были терпеливы, помогали маме. Но нам было страшно, очень страшно. Рвались бомбы, снаряды, мне казалось, что они падали и рвались прямо над бомбоубежи­щем и вот-вот оно рухнет и засыплет нас.

На четвертый день, под страшным огнем фашистов, наша конни­ца отступила. Мы поехали следом за ними в глубь леса. Доехали до какой-то деревни. Все дома были заполнены беженцами. Люди лежали на полу, сидели, стояли. Мы со своей большой семьей не могли войти ни в один дом. Плакали от холода и голода малыши. На нас обратили внимание. Еще бы! Одна мама и семеро детей один одного меньше. Милая мамочка, как тебе было трудно все годы войны, особенно в данный момент, когда кроме нас - детей твоих - ты ничего больше не имела.

К нам подошли командир и несколько конников. Спросили маму, где муж, и повели нас в дом. Подсадали на печь, где мы хорошо отогре­лись. Они же принесли нам поесть. Мы смотрели на них своими глазенка­ми, выражая благодарность за их заботу. Там мы пробыли трое суток. Илья общался с конниками, советовался с мамой. Они вдвоем определя­ли нашу судьбу, судьбу восьмерых человек.

Конники направились в глубь леса. Мы возвратились в Каменку, где уже хозяйничали фашисты. Они забрали нашего коня и сани. Мы ук­рылись в том же бомбоубежище. В нем было очень много людей, не хва­тало воздуха. Здесь мы прожили еще трое суток. Те запасы продуктов, что нам дали конники, закончились. Мы голодали. На четвертые сутки утихла стрельба, и мы решили возвратиться в свою деревню. Брат и я пошли ис­кать коня и сани. Нас остановил немец. Увидев на ногах брата новые ва­ленки, потребовал их снять. Илья мог говорить на немецком языке (в школе изучал). Он стал разговаривать с немцем, а я тем временем упала на снег, обняла ноги брата своими руками, смотрю в глаза немца, плачу и кричу: "Не трогай его! Не трогай его!". Не знаю, что произошло в душе немца, но он не тронул нас и валенки не снял. Он же помог нам поймать коня, найти сани и уехать из деревни Каменка.

Помню, ехали мы домой, день стоял солнечный, морозный, снег настолько белый, что искрился. И только черные воронки от снарядов и бомб, трупы конников и их коней вызывали жгучую боль в наших детских сердцах. Мы думали об отце. Где он? Что с ним? Жив ли? Приехали в се­ло. Остановились возле своей усадьбы. От дома ничего не осталось, кро­ме трубы и печи. Мама плакала и причитала: " Что мне делать, как нам теперь жить, деточки мои милые". Мы плакали вместе с ней еще и оттого, что нам хотелось есть и было очень холодно. Через дорогу жила семья мо­ей крестной матери Евдокии Митрофановны. К ней и повела нас мама. Немец, который квартировал у нее, стал прогонять нас. На его крик вы­шла крестная и уговорила немца пустить нас в дом. Поместили нас на печь. Мы были рады теплу. Крестная накормила нас, и мы уснули креп­ким сном. Мы покидали печь только по нужде и в основном, когда немцы уходили из дома.

Неподалеку стояла заброшенная колхозная сторожка, где раньше отпаивали колхозных телят и ягнят. Почистили, привели в порядок, печь переложили и стали в ней жить. Селяне помогали, кто чем мог. Нечего было есть. Бабушка Арина ходила по уцелевшим домам, селам, попро­шайничала, часто брала с собой своих внуков. Что соберем - тем и жили. Наступило лето 1942 года. Щавель, крапиву, лебеду, сныть, осоку и дру­гие травы, лист липы - все это мы ели в свежем и вареном виде. В огоро­де собирали гнилую картошку и пекли из нее оладушки. Этим летом в де­ревню пришла беда - брюшной тиф. Мы все переболели, но не все выжи­ли. Умерла наша бабушка и брат Мишутка. Тяжело болела я. Мама приго­товила мне одежду на случай смерти. Но случилось чудо. Мне не суждено было умереть, хотя я лежала без сознания. Мне приснился сон, который я помню всю свою жизнь. Будто пришла бабушка какая-то и сказала: "Де­вочка, поешь ягод черемухи". В это утро, проснувшись, пришла в созна­ние, сразу же попросила принести мне ягод черемухи. У соседей росло большое дерево, с которого нарвали мне ягод, их ела с большим аппети­том. С этого момента здоровье мое пошло на поправку. Мы сильно пере­живали смерть бабушки и Мишутки. Бабушка Арина Романовна была за­мечательным человеком. Любила нас, прекрасно дружила с мамой, всей душой помогала ей во всех делах и особенно оберегала нас, внучат. Бла­годаря ей и ее стараниям, мама сохранила нас в ту суровую зиму 1941-1942 годов.

В деревне Богдановка, в 15-ти километрах от нас, жила семья ма­миного дяди Герасима Константиновича Астахова. В семье 11 человек. Трое взрослых и 9 детей. Два сына - приемный Иван и родной Иван - бы­ли на фронте, оба погибли. Двоих - сына Николая и дочь Розу - угнали в рабство. Старшая дочь Екатерина и пятеро сыновей-подростков остава­лись с дедушкой Герасимом и бабушкой Таней. Я жила у них по неделе и более, помогала по хозяйству. В 1943 году, когда наша армия уверенно гнала фашистов, освобождая Орловскую область, я находилась у дедушки Герасима. Там и застал меня жестокий бой. Я тогда впервые увидела, как летели снаряды "Катюши".

А было это так. Наши войска приближались. Немцы укреплялись в деревне. Приехали на мотоциклах наши разведчики и сказали: " Всем -в укрытие, сейчас начнется бой!". Мы быстро укрылись в погребе через дорогу от дома в 30-40 метрах. Начался бой, рвались снаряды. Самолеты бомбили колонны отступающих фашистов. Утихло. Я приоткрыла дверцу погреба и увидела цепочкой летящие черные предметы и закричала: "Гу­си, гуси летят!". Дедушка дернул меня в погреб, глянул в небо, закрыл дверцу и сказал: "Это снаряды летят в нашу сторону". И в этот миг рвану­ло один, другой, третий раз. Разрывов было много. Но вот все стихло. Де­душка приподнял дверцу погреба и ахнул. Горел их дом.

Наши солдаты вошли в деревню. Вечерело. Нам сказали, чтобы мы покинули деревню, когда стемнеет. Ожидался бой. Дедушка увез нас в лес. Ехали долго. В глубоком лесу мы жили в шалаше. Семей, уехавших из деревни, было много. Я очень тосковала по своей маме, сестрам, братьям, так как ничего о них не знала. Очень хотела домой. Каждый день просы­палась с одной мыслью: как найти дорогу до своей деревни? В один июль­ский день меня взял с собой Анатолий, дедушкин сын, чтобы отнести обед его старшей сестре, которая работала на расчистке дороги. Там я встрети­ла девчат из своей деревни. Узнала от них все о своих родных. Они пока­зали мне дорогу, по которой можно дойти до Каменки, а еще предупреди­ли, чтобы я не ходила одна. Выслушав, я стала строить план, как добрать­ся до дома.

Деревню Богдановку освободили и разрешили жителям приез­жать за продуктами. В день, когда дедушка и бабушка уехали в деревню, я договорилась с Анатолием и ушла до восхода солнца. Все спали. Анато­лий проводил меня до большой дороги, и я побежала. По дороге встреча­лись танки, машины с солдатами. Останавливались, спрашивали меня, куда я иду. Я отвечала им, что иду к маме. И так я вышла к деревне Ка­менка под вечер. Солнце шло к закату, а мне еще пять километров бе­жать.

Каменку я не узнала - вместо домов развалины, воронки и ямы. Меня охватил страх. Забыла даже о том, что не ела и не пила целый день. На подходе к деревне встретился мне пожилой солдат на повозке. Оста­новился, расспросил меня, откуда и куда иду, где отец, мать. Я все ему рас­сказала. Солдат насыпал мне в подол платья сухарей. Я поблагодарила и побежала. Увидя меня, навстречу мне выбежала мама и все мои. Мы об­нимались, все плакали, но это были слезы радости. Мне казалось, что в этот момент все деревья ласково покачивали своими ветками и радова­лись вместе с нами.

Я узнала, что мой старший брат Илья ушел на фронт воевать за Родину. Отец наш тоже воевал, ничего о нас не знал. В конце июля 1943 года мы получили от него первое письмо. Радости не было конца. С тех пор получали мы от него письма регулярно. Он установил связь с Ильей. Но нас ожидало большое горе. В ноябре 1943 года мама получила извеще­ние, в котором говорилось: "Ваш сын Трухачев Илья Иванович скончал­ся от тяжелых ранений 14 ноября 1943 года и захоронен в Калининской области дер. Стрижово". Не выразить словами, не описать то чувство бо­ли, горя, отрешенности мамы. Она теряла сознание. Мы отливали ее во­дой, приводили в чувство и сами плакали. Горю нашему не было предела.

Мы потеряли любимого брата. Мама каждый день плакала, и это отразилось на се здоровье. Она сильно заболела. Но Бог не позволил ей умереть. Она выздоровела. Для нас, детей, это было великое счастье. О смерти брата отец узнал первым. Он очень любил сына. В письме он про­сил нас беречь маму, а маму просил, чтобы она проявила выдержку, со­хранила себя для оставшихся детей. Еще просил больше помогать маме. Мы помогали и берегли ее.

После освобождения стали работать в колхозе. Трудились на прополке и уборке овощей, на сушке и копнении сема, жали серпами жи­то, молотили цепами вручную, сортировали зерно, пасли скот. Все, что мы делали, записывалось в трудодни маме. В 1944 году старшая сестра Ев­докия была призвана военкоматом и командирована за скотом. Возврати­лась в 1945 году. Заработала дойную корову для семьи.

9 мая 1945 года ликовала вся страна. Горько плакали все, кто не дождался с войны своих родных и близких. Плакали и мы. Не вернулось с войны и восемь человек из нашего рода: мой родной брат Илья, родной брат мамы, три двоюродных брата, трое близких родственников. В конце августа вернулся наш отец. Он был простужен и контужен, изможден, но живой! Взялся дом построить, о войне нам рассказывал. Он и в Праге, и в Варшаве, и в Орле, и под Брянском воевал, закончил войну в Германии.

Во всей стране началась работа по восстановлению народного хо­зяйства. По июль 1946 года я продолжала работать в колхозе, помогала родителям. С 1 августа того же года уехала по оргнабору в Ленинград. Го­род был сильно разрушен войной. Я прошла обучение в школе ФЗО при фабрике "Скороход" по профессии "заготовитель верха обуви". Работали по 8 часов в 3 смены. В свободное от работы время расчищали завалы раз­рушенных домов, заравнивали воронки от снарядов и бомб, помогали в строительстве парка "Победы", стадиона. Помогали колхозам.

В июле 1947 года мама родила нам брата. Назвали его Леня. В ав­густе 1948 года умер мой отец, не достроив дом. С большими трудностя­ми мама достроила дом, вырастила малыша, подняла на ноги всех остав­шихся шестерых детей, сохранив нам жизни. В 1948 году маме присвоили звание "Мать-героиня" с вручением медали. В 1959 году мама и брат Ле­ня переехали в город Брянск, где уже жили и работали мои сестры Дуся, Аня, Валя и брат Витя. Умерла мама в 1968 году на 68-м году жизни. К это­му время мы создали свои семьи, кроме младшего Лени, он служил в ар­мии. Сейчас живут и продолжают род Трухачевых шестеро детей, тринад­цать внуков и двадцать правнучек нашей мамы.

В Ленинграде я работала и училась. В 1956 году окончила механи­ко-технологический техникум. В это время я работала секретарем комитета ВЛКСМ школы ФЗО. В 1961 году мы приехали в Брянск к маме. Рабо­тала на обувной фабрике. Перемещений было много. Последние 12 лет перед пенсией работала председателем профкома Брянского производ­ственного обувного объединения. В 1985 году вышла на пенсию. С 1991 года на общественных началах возглавляю ветеранскую организацию обувной фабрики. У меня три сына. Старший Виктор - военнослужащий. Два сына - Сергей и Владимир — трудятся на военных заводах. Растут у нас три внука и четыре внучки. Я их очень люблю. Считаю себя счастли­вой бабушкой.

За всю мою жизнь, моих детей и внуков я вечно благодарна моей маме, моему отцу, моему старшему брату, погибшему на войне. Светлая им память!

Желаю моим детям, внучатам, детям моих сестер и братьев, всем детям нашей великой России никогда не испытать в жизни такого страха, голода, холода, которые выпали на мою долю, долю моих сестер и брать­ев, миллионов таких же детей.

Марина Ивановна ГУРЬЕВА, ветеран труда, труженик тыла.