1920 год Брянский концентрационный лагерь в 1920-1922 гг.
В сознании большинства слово «концлагерь» ассоциируется с теми «фабриками смерти,
которые действовали в фашистской Германии и некоторых оккупированных ею странах до 1945 г.
Когда в конце 1980-х гг. в печати начали появляться первые сообщения о концлагерях в
Советской России в годы гражданской войны, они шокировали читателей. После публикации
книги А.И. Солженицына «Архипелаг ГУЛАГ», где начало третьей части «Истребительно-
трудовые» специально посвящено созданию концлагерей в годы гражданской войны, появились
дополнительные основания сравнивать концлагеря фашистской Германии и Советской России и
представлять их если не идентичными, то достаточно близкими явлениями.
Следует, однако, сразу отметить, что и «Архипелаг ГУЛАГ», и другие публикации по этому
вопросу - в основе своей, как правило, не объективные исторические исследования, а
публицистические произведения, и чем ярче проявляется в них авторская страстность, тем
тенденциознее подборки сообщаемых ими сведений, тем одностороннее выводы и оценки. Цель
таких работ - разоблачить, чтобы осудить. Цель же деятельности историка - исследовать явление,
чтобы попытаться дать ему объективную и взвешенную оценку, не руководствуясь при этом ни
сегодняшними реалиями, ни политическими пристрастиями.
Хотелось бы, чтобы читатели без предвзятости отнеслись к материалу о Брянском
концлагере, тем более что даже о его существовании знают очень немногие, поскольку
информации о нем практически не было.
Основным источником сведений о Брянском концлагере являются материалы фонда №
22376 Государственного Архива Брянской области. Документов о первоначальном этапе
функционирования лагеря, вероятно, не сохранилось, и лишь по позднейшим материалам можно
установить, что решение о создании лагеря состоялось в августе 1919 г. В полном же объеме
Брянский концлагерь и являвшийся его подразделением Бежицкий концлагерь начали
функционировать лишь с весны 1920 г. Бежицкий концлагерь в дальнейшем (с января 1921 г.) был
самостоятельным, но просуществовал лишь до лета 1921 г. История же Брянского концлагеря
завершилась к началу 1923 г.
В отличие от мнения А.И. Солженицына, четко подразделявшего различные типы лагерей
времен гражданской войны, Брянский лагерь был (и по названию, и по сути) одновременно и
лагерем для военно-пленных, и лагерем принудительных работ, и концентрационным лагерем (но
не в солженицынском толковании - «для особо враждебных элементов и для заложников», а в том,
которое применялось со времен первой мировой войны, т.е. местом сосредоточения, концентрации
лиц, подлежащих временной изоляции в условиях войны).
Основным населением лагеря были военнопленные: более 20 австрийцев, венгров (мадьяр),
чехов, словаков, оставшихся в плену со времен первой мировой войны; более 10 петлюровцев,
трое пленных из частей С.Н. Булак-Балаховича, но большинство составляли пленные поляки
(свыше 450 солдат и 21 офицер). Свыше половины польских пленных содержалось в Бежицком
лагере, где других заключенных не было.
К лету 1921 г. все эти военнопленные были освобождены и получили возможность вернуться
на родину. Последними освобождались бывшие петлюровцы (в августе 1921 г.) и балаховцы (в
сентябре 1921 г.).
К этой категории заключенных примыкали трое перебежчиков на сторону белополяков, а
также подпоручик Дроздовской дивизии С.Г. Малишевский, обвиненный в добровольном
вступлении в деникинскую армию. «Принимая во внимание недоказанность его вины», он не был
осужден, но, тем не менее, оставлен заложником «в связи с событиями на фронте..., как
принадлежащий к польскому дворянству». Этот единственный в Брянском концлагере заложник
был тоже освобожден летом 1921 г.
Особый случай, но также связанный с советско-польской войной, представляла судьба еще
одного заключенного Брянского лагеря -Ивана Людвиговича Шукевича. Выпускник Академии
Генерального Штаба, затем его офицер, он в 1918 г. закончил в Москве режиссерско-театральные
курсы, позже служил в Красной Армии. Был начальником штаба 46 стрелковой дивизии, которая в
октябре 1919 г. участвовала в освобождении от деникинских войск г. Севска и соседних
территорий, а в начале 1920 г. вела успешные бои с войсками Врангеля в Южной Таврии. В
частности, И.Л. Шукевичем была разработана и удачно проведена ночная наступательная
операция в конце февраля 1920 г., когда дивизия захватила около тысячи пленных, 14 орудий и
много другой военной добычи.
В конце марта 1920 г. И.Л. Шукевич, несмотря на протесты дивизионных командира и
комиссара - Р.П. Эйдемана и Л.3. Мехлиса, был арестован, доставлен в особый отдел 13 армии,
затем в особый отдел Юго-Западного фронта в г. Харьков, а оттуда - в Москву, в Бутырскую
тюрьму. Хотя за все время после ареста И.Л. Шукевич был допрошен лишь один раз и
официального обвинения ему предъявлено не было, тем не менее, он решением ВЧК был осужден
на 5 лет и отбывал заключение сначала в Андроньевском концлагере в Москве, затем в Смоленске,
а с конца мая 1922 г. - в Брянском концлагере.
Пытаясь объяснить возможную причину ареста, И.Л. Шукевич в одном из заявлений писал,
что он «или ...был жертвой какого-нибудь доноса на личной почве, или же арестован как носящий
польскую фамилию, ибо тогда только что началась война с Польшей». Не добившись
освобождения (срок заключения был только сокращен до 3 лет 4 месяцев - опять без всякого
объяснения), И. Л. Шукевич потребовал включить себя в списки польских граждан, подлежащих
репатриации (поскольку происходил из Лидского уезда Виленской губернии, отошедшей к
Польше) и после некоторых проволочек был освобожден из Брянского концлагеря в августе 1922
г. на основании телеграммы коллегии ГПУ. Как сложилась его жизнь в Польше (во время
освобождения ему был 41 год), неизвестно, но Красная Армия потеряла квалифицированного
командира из-за чьей-то сугубой «бдительности».
Помимо военнопленных, в Брянском лагере содержались и гражданские лица, причем среди
них явно преобладали осужденные по уголовным делам. Так, на 1 октября 1920 г. из 115
гражданских заключенных только 23 были осуждены по политическим мотивам, а 92- по
уголовным. Из двух с половиной сотен заключенных в конце 1921 г. только 7 содержались за
контрреволюционные действия, да еще 16 за шпионаж и подозрение в шпионаже.
Значительная часть заключенных была осуждена на небольшие сроки (от 1 до 3 лет),
осужденных на 5 лет и более были считанные единицы, а большинство содержавшихся в лагере
находилось здесь от недели до полугода (были и заключенные на 3-5 суток). Встречались случаи
неопределенного времени заключения («до конца гражданской войны», «до особого
распоряжения»). Периодически проводимые амнистии, применяемые и к уголовным, и к
политическим заключенным, также значительно сокращали сроки наказания.
К примеру, в ноябре 1920 г. по решению Трубчевского народного суда крестьяне деревни
Яковской И.Ф. Коршунов и П.В. Сенин по обвинению в агитации против Советской власти были
осуждены на 5 лет каждый.
По сути дела, серьезной вины за ними не было. Просто на собрании, посвященном
перевыборам членов сельского совета, представители местного партийного актива настаивали на
отстранении от участия в выборах лиц, не отличающихся лояльным отношением к власти Советов,
а Коршунов и Сенин активнее других требовали права избирать любых жителей села,
пользующихся доверием крестьян. Это и было расценено как антисоветское выступление. Однако,
прошло немногим более двух недель, и тот же суд. Под председательством того же судьи В.А.
Пересветова принял решение «применить амнистию» и освободить Коршунова и Сенина из
лагеря.
Были, однако, и обратные примеры. Поляк М. И. Домбский, уроженец Люблинской
губернии, по профессии - садовод, в годы первой мировой войны был вынужден покинуть родные
места и оказался в д. Липовка Трубчевского уезда, где и осел, обзавелся семьей (в 1920 г у него
было 2 дочери - 3-х и 2-х лет). Вероятно, он не отличался сдержанностью в разговорах и был
осужден на 5 лет заключения в концлагере «за агитацию среди крестьян против Советской власти,
а также и защиту дезертиров и запугивание темной крестьянской массы в скором возвращении
помещичьей власти». В другое время разговоры М.И. Домбского могли остаться без последствий,
но была весна 1920 г., и, «принимая во внимание период только что начавшегося наступления
белополяков на Советскую власть», осуждение строптивого поляка состоялось.
Когда же в начале 1921 г. М.И. Домбский бежал и был задержан, это обернулось для него
трагедией. Согласно действовавшей с 1919 г. «Инструкции о лагерях принудительных работ», «за
побег первый paз заключенному увеличивается срок до 10-кратного размера первоначального
заключения». Решением коллегии отдела управления Брянского губисполкома «за побег с работы»
срок наказания М.И. Домбского был увеличен «в пятикратном размере, т.е. двадцать пять лет».
Этот приговор, несомненно, применялся в расчете на устрашение основной массы заключенных,
почему и было предписано его «опубликовать в печати».
В целом состав заключенных Брянского концлагеря был достаточно пестрым и в очень
значительной части переменным. Были здесь осужденные за убийство (единичные случаи), за
бандитизм (в начале 1922 г. таковых числилось 19, в том числе 4 женщины), за грабеж, воровство,
спекуляцию, взяточничество, различные должностные преступления, упущения арестованных,
подделку документов, прогулы на работе, трудовое и военное дезертирство и т.д.
Вот отдельные примеры заключения на короткие сроки: на 3 суток - сотрудники
Губпродкома А.В. Горовская. Ф.В. Яковлев, И.И. Чуксин - «за неявку на работу»; на 5 суток или 1
неделю - санитарка запасного 211 госпиталя А. Куркова — «за небрежное отношение к службе и
недисциплинированность, выразившиеся в дерзких ответах завхозу»; машинистка Брянского
губсоюза М.И. Надеина — «за самовольные отлучки от службы»; на 2 недели, или 15 суток -
мидиционер Брянской железнодорожной милиции П. Агеев - «за самовольную отлучку»;
санитарка 211 госпиталя М. Захарова - «за небрежное отношение к народному имуществу»;
крестьянин Салынской волости Брянского уезда П. Пахомов - «за самовольную порубку леса»;
делопроизводитель 851 госпиталя Т.Д. Рудаков - «за халатное отношение к своим обязанностям»;
слесарь ст. Клетня Ф.А. Малахов - «за неявку на работу»; плотник Брянского губкомгоссора А.Я.
Фомченков - «за самовольное дезертирство с работы»; печник губкомгоссора Т. Данилин - «за
саботирование работ и за возмущение рабочих». В последнем случае надобность в печнике для
руководства городским коммунальным хозяйством была, вероятно, значительной, чем объясняется
и сравнительно небольшой срок наказания, и осуждение «с исполнением своих обязанностей»
(такое решение применялось и по отношению к некоторым другим заключенным, т.е. они должны
были работать по месту своей службы, но в неслужебное время находиться в лагере).
Встречались и курьезные, с современной точки зрения, факты осуждения. Так, некий Я.
Паец был заключен в лагерь на 7 суток «за поломку забора в летнем театре»; переплетчик
Брянской типографии Н. С. Новосильцев на 3 месяца (довольно значительный срок) «за появление
в нетрезвом виде».
Служба в партийных, советских, хозяйственных, правоохранительных органах отнюдь не
освобождала виновных от наказания, а вот выборная общественная должность могла наказание
смягчить. К примеру, С. Агранович «за систематический невыход на службу и разгильдяйство»
был сужден лишь на 5 суток «с исполнением служебных обязанностей», «принимая во внимание,
что он является председателем комитета служащих» брянской швейной фабрики «Игла». Н В то
же время серьезные преступления должностных лиц сурово карались. Так, если жители
Карачевского уезда Н. И. Дмитриев, Н.И. Турков, Е.Ф. Федотов за злостное дезертирство
(нежелание служить в Красной Армии) и дачу взяток за освобождение из-под ареста были
осуждены на 3 года концлагеря каждый, то заведующий уголовным розыском г. Карачева А.П.
Судаков «за систематическое вымогательство... взяток с арестованных и их родственников,
укрывательство злостных дезертиров, шантажирование служебным положением» и другие
злоупотребления был приговорен к высшей мере наказания - расстрелу. Приговор коллегии
Брянской губчека от 6 ноября 1920 г. был окончательным и подлежащим исполнению в г.
Карачеве. Таким образом, документы, связанные с Брянским концлагерем, не подтверждают
мнение А.И. Солженицына, что концлагеря рубежа 1910-1920-х гг. были репрессивными
учреждениями по отношению к недовольным новым строем элементам российского общества.
Больше оснований считать, что с помощью концлагерей новая власть пытала. принудительными
мерами влиять на формирование новых общественных и трудовых отношений, укреплять
государственную и произведет венную дисциплину, поскольку не имела серьезных возможностей
для применения экономических мер влияния на поведение людей в условиях разрушенного
войной хозяйства. К примеру, когда зимой 1920-1921 гг. и 1921-1922 гг. властям приходилось
срочно принимать меры по принудительному привлечению населения к заготовке дров, расчистке
железнодорожных путей от снежных заносов и т.п., то уклонение от этих работ приравнивалось к
дезертирству с трудового фронта и каралось помещением в концлагеря (обычно - на 2 недели).
В заключение - кратко об условиях жизни и труда заключенных в Брянском и Бежицком
концлагерях. Брянский лагерь располагался в трехэтажном каменном корпусе бывшей тюрьмы,
где находились 19 общих камер, 3 комнаты для мастерских (сапожной, портняжной, столярной;
временами функционировали также слесарная и жестяная). В этом же помещении находились зал
для театральных представлений (спектакли ставились самодеятельными брянскими труппами и
самими заключенными), библиотека; работала школа, к которой обучалось до 30 человек.
Бежицкий лагерь находился в версте от станции Бежица по улице Мальцевской при
Брянском государственном заводе и занимал 3, а потом 4 барака, в которых раньше жили рабочие.
Бараки были обнесены деревянным забором с колючей проволокой. Средняя вместимость каждого
барака составляла около 80 человек. В лагере был оборудован клуб-театр на 140 мест, в котором
силами самодеятельных актеров ставились спектакли, а также выступал хор из числа пленных
поляков. Для неграмотных была организована школа.
Большинство бежицких заключенных привлекалось для работ в различных цехах Брянского
завода (ежедневно работало около 200 человек). При лагере работала сапожная мастерская,
которая обеспечивала пошив и ремонт обуви для всех заключенных, а также выпускала по заказу
завода рабочие брезентовые ботинки на деревянной подошве.
Что касается заключенных Брянского лагеря, то они до середины 1921 г. работали в
основном по нарядам различных брянских организаций и предприятий. В июне 1921 г. Брянский
губсовнархоз передал лагерю бездействовавший с 1915 г. кирпичный завод, а уже со следующего
месяца до сентября того же года здесь было изготовлено 135 тысяч штук жженого кирпича на
сумму свыше 120 млн. руб. Работы велись вручную, так как для пуска механической линии не
было кабеля.
За заводские работы, выполнение заказов в мастерских, работу по нарядам организаций
заключенным начислялась заработная плата в обычном размере. Из этой суммы 25% заключенные
получали на руки, а остальные деньги шли в общий фонд лагеря. Труд для лиц, помещенных в
лагерь, был обязательным, но поскольку он частично оплачивался и к тому же за него давали
дополнительный паек, то возражений на этот счет, как правило, не было. Даже, несмотря на
неудовлетворительное обеспечение обмундированием, большинство заключенных относилось к
работам «добросовестно и аккуратно». Грамотные заключенные при необходимости привлекались
к выполнению канцелярской работы, и этот труд приравнивался к труду физическому.
Наибольшие проблемы были в снабжении заключенных постельными принадлежностями,
одеждой и обувью. Так, согласно акту от 21 октября 1920 г. об обследовании Бежицкого отделения
лагеря, составленному комендантом Брянского лагеря Платоновым, на всех находившихся в
лагере пленных «белье совершенно грязное и порванное». В январе 1921 г. Платонов,
назначенный комендантом Бежицкого лагеря, докладывал, что «снабжение бельем и обувью
удовлетворительно», но «постельных принадлежностей совершенно нет, ...и на все требования об
отпуске таковых» приходили ответы, что «матрацев, наволочек и других... постельных
принадлежностей нет». С верхней одеждой дело обстояло не лучше: «летнее обмундирование
износилось, а зимнего за исключением 125 шапок и 125 фуфаек нет, ...а выдана заводом
производственная брезентовая одежда».
Ситуация в Брянском лагере была, наверное, еще хуже, поскольку, согласно сентябрьскому
докладу 1921 г., «долгосрочные заключенные со дня организации лагеря в 1920 г. не получают ни
белья, ни обуви, ни обмундирования».
Несомненно, что в этом не было злого умысла ни лагерной администрации, ни местных
властей. Ведь даже работники лагеря, не получая обмундирования или какого-либо вещевого
довольствия, находились «в безвыходном положении».
Можно добавить к этому нехватку топлива, поэтому в Брянском лагере, особенно зимой
1920-1921 гг., было холодно и сыро (привлечь заключенных к заготовке дров было опасно из-за
угрозы побегов, а достаточным количеством готовых дров и особенно транспорта для их доставки
брянские власти не располагали).
При таком положении невозможно было поддерживать нормальный санитарно-
гигиенический режим, избегать заболеваний заключенных (согласно отчетам, заболеваемость
среди них достигала 15%), но смертность была небольшой. Так, примерно за год пребывания в
лагере почти полутысячи польских пленных умерло из них, находясь в лазарете, пятеро, да еще
один погиб из-за неосторожного обращения с электрическим током.
Питание заключенных, с учетом реальных возможностей разоренной и полуголодной
страны, было относительно удовлетворительным. Помимо скудных государственных пайков,
питание несколько пополнялось за счет организаций, использовавших труд заключенных, а также
за счет собственного хозяйства лагеря. В 1921 г. силами заключенных были засеяны 2,5 десятины
гречихи и засажено 2 десятины картофеля. В связи с намеченным переводом лагерей на
самообеспечение осенью 1921 г. Брянскому концлагерю были переданы земли совхоза
«Мякишево»: пашня, сад, огород, сенокосные угодья (свыше 130 десятин). Для сельхозработ,
помимо имевшихся в лагере 11 лошадей, было приобретено еще 8. В начале 1922 г. каждому
заключенному в день давалось 2 фунта хлеба, 1/4 фунта крупы, 1/2 фунта картофеля и некоторые
другие продукты, причем больше половины шло за счет самого лагеря.
Крашенинников, Владимир Викторович.