Горький хлеб.

ВЫПОЛНИМ И ПЕРЕВЫПОЛНИМ НОВЫЙ ПЯТИЛЕТНИЙ ПЛАН!  Виктор ИВАНОВ, 1946 г.

В свое время меня поразила эта история.

Вагон зерна — 20 тонн на посев, на весь район. А надо помнить, что предыдущий 1946 год был страшно голод­ным, своего зерна в районе не было. И вот прислали, но весной 1947 года Чуровичский район (теперь такого района нет — он вошел в Стародубский) получил по фондам.

Такая беда — от района до станции Климово было три десятка километров в одну сторону. Транспорта в рай­оне, хоть и два года, как за­кончилась война, по сути,

не было. Дороги развезло от дождей. Что делать? Обком партии телеграммой потре­бовал в два дня забрать зер­но. И тогда райком партии объявил мобилизацию.

Подняли сотни людей, и на следующий день с вещмешка­ми они двинулись пешком на станцию. Оборванная, уста­лая колонна растянулась на 10 километров. Добрели до Климово. На станции у вагона кладовщик развешивал зерно по вещмешкам и записывал в тетрадку, кому и сколько от­дано. А затем плохо одетые и обутые люди по грязи от­правлялись в обратный путь.

Шли молча, не разговари­вали, берегли силы. Михаил Ковалев, будущий секретарь брянского обкома, расска­зывал, что они с женой, как и все, пешком с мешком за плечами прошли за день око­ло пятидесяти километров. Он говорил, были великие сомнения, донесут ли люди до Чуровичей все зерно. Со­блазн велик, голодно, и не отсыплет ли кто по дороге из мешка немного зерна себе потихоньку?

В Чуровичах зерно сдава­ли на общий склад. И, как с гордостью говорил секретарь Ковалев, никто казенное зер­но не тронул, малой толики себе не взял. Потом пример­но таким же пешим образом зерно разнесли по колхозам. Посеялись!

 Вот несколь­ко послевоенных историй на эту тему, которые я нашел в областном архиве в фонде Брянского областного суда. 

Посеялись!

Председатель колхоза «Коммунистическое зна­мя» Иван Литиков вместе с председателем ревкомиссии Васькиным совершили по тем временам ужасное преступле­ние. После уборки в августе 1946 года колхозного урожая они утаили часть зерна от по­ставки государству и ночью тайно раздали его колхозни­кам в строгом соответствии с заработанными трудоднями. Каждая семья получила кто — три, кто — пять, кто — семь пудов зерна. Это было все, на что им предстояло жить и вы­живать до следующего лета. При раздаче, как выяснило позже следствие, Литиков предупреждал, чтобы об этом деле никому не говорили, и особенно единственному на то время коммунисту в селе Бобкову. Найденный сви­детель позже вспомнил, что Литиков простодушно за­явил: «Если зерно отдадим государству, то самим будет кушать нечего». Но в деревне разве можно что утаить? До­несли на Литикова. Приехали из района, забрали вместе с председателем ревизионной комиссии.

Председатель Павлинско- го сельсовета на суде заявил, что сельсовет разрешил Литикову выдать на трудодень по 40 граммов зерна, а он преступно выдал ржи — по 150. ячменя — по 440. Как можно было выжить крестышской семье, получив по 40 граммов на трудодень, со­ветский активист не уточнил, а суд и не спрашивал.

В свое оправдание Лити­ков (31 год, беспартийный) на суде сказал, что колхоз­ники, не получив ржи после начала обмолота, отказались выходить на работу и тру­диться бесплатно. Вот он и раздал часть зерна, чтобы закончить обмолот. Судом этот довод был расценен как еще одно свидетельство пре­ступного самоуправства. Ли­тиков и Васькин получили по 10 лет лишения свободы как «расхитители колхозного зерна». Их следы потерялись в сибирских лагерях. Новым председателем колхоза на­значили коммуниста Бобкова, того самого.

ПОХИТИТЕЛЕЙ КОЛОСКОВ

История вторая случи­лась в Слепыни (Жирятинский район). В отличие от малограмотного и наивно­го Литикова председатель колхоза «15 лет Октября» в Слепыни Захаркин был че­ловеком опытным. Партий­ный, колхозом управлял еще до войны, всю войну прошел, вернулся с четырьмя боевы­ми наградами. И коль он по­сле уборки рискнул, не отдал государству и велел укрыть несколько тонн зерна, то точно знал, на что шел. Но вероятно, думал, что делает доброе дело и деревенские на него не донесут. Зерно он раздал колхозникам по 500 граммов на трудодень.

На Захаркина донесли. Со страстью его топил на суде председатель Княвичского сельсовета Кацекин, заявив­ший, что «Захаркин с целью развала колхоза стал на путь явного и открытого саботажа, а также имел цель подрыва и создания недовольства среди колхозников против Совет­ской власти». Оказывается, не от голода односельчан спасал, не заработанное отда­вал фронтовик Захаркин вме­сте с другим фронтовиком, председателем ревкомиссии Бурмистровым, а саботажем занимались два фронтови­ка. И потому не заслужива­ли никакого снисхожденья. Захаркин в свое оправдание пояснял, что если бы они выполнили хлебопоставки в полном предписанном объ­еме, то у колхоза вообще не осталось бы зерна на новый посев. Он говорил, что у него самого никакой личной вы­годы от этого дела не было. Он просто хотел хоть что-то дать колхозникам за их труд. Знакомясь с делом, я видел, как адвокат пытался спасти хотя бы Бурмистрова, много­детного, героя войны, дошед­шего до Берлина. Защитник доказывал, что никакого хи­щения не было, а было лишь должностное преступление.

Ответ суда: по 10 лет лагерей с конфискацией имущества и поражением в правах трем членам правления — мужчи­нам и пять лет — женщине,

Комсомолке-кладовщице.

Еще в тридцатые годы то­варищ Сталин заявил, как отрезал: «Крестьяне, рассма­триваемые капиталистами как материал, унаваживающий почву для капитализма, мас­сами покидают хваленое зна­мя «частной собственности» и переходят на рельсы кол­лективизма, на рельсы социа­лизма». Ну и перешли — куда было деваться? Лишились па­спортов, большей части иму­щества, поставленные чаще всего на бесплатную работу, они в середине двадцатого века явили пример невидан­ного нового крепостного пра­ва. Пропасть возникла между городом и деревней. Такова была кормовая база строяще­гося социализма. В городах имелись продуктовые талоны, вещевые карточки, зарплаты, а в деревнях думали только об одном — как выжить?

Пример: душераздира­ющая история Афанасия и Агафьи Лебедевых из посел­ка Потехино Комаричского района. Свои сроки (10 и 8 лет) заработали за кражу колосков с колхозного поля в июле 1947 года. Ночью тайно настригли несколько мешков ржи, но сторож за­метил чьи-то тени на поле и доложил председателю кол­хоза Зайцеву.

Воров вычислили в посел­ке по запаху (?!). Лебедевы из похищенного зерна испекли в печи три буханки хлеба, но поесть хлеба не успели. Их взяли с поличным, арестова­ли, судили, приняли решение о конфискации имущества — единственной хаты. На суде отец (51 год) все взял на себя, но суд его старшую дочь не пожалел.

По справке следователя, у Лебедева осталась жена, ко­торая «плохо ходит и шесть несовершеннолетних детей». Позже возникла заминка с конфискацией имущества Лебедевых.

Даже судьи в Комаричах не понимали, за что и куда вы­селять из собственной хаты женщину с шестью малыми детьми. Но областной суд до­бился своего. Маховик маши­ны устрашения провернулся, и спустя два года семью пре­ступников из собственного дома выселили, а их дом про­дали. Все — по Закону, по со­ветскому Закону.

Юрий ФАЕВ