«Путешественные записки» как источник по изучению истории Брянского края XVII - начала XIX вв.

Брянский край, длительное время находившийся на стыке разных племен и народов, на
важных транспортных и торговых путях, бывший неоднократно ареной военно-политической
борьбы между соседними государствами, видел множество самых разных гостей: званых и
незваных, добрых и враждебно настроенных, важных особ и безвестных лиц. Некоторые из тех, кто
останавливался здесь на какое-то время и проезжал через территорию Брянщины, пытались
зафиксировать свои впечатления от посещенных мест. Жанр «хожений» был достаточно популярен
еще в средние зека, но авторы «хожений» в Царьград, к ближневосточным «святым местам» или в
другие страны, были, как правило, очень кратки при описании своего пути по русским землям. Так
что раньше других дали описание своего пребывания на Брянщине иностранцы.
Первым из них можно было бы назвать французского офицера-наемника Жака Маржерета,
не только бывавшего здесь в начале XVII в., но и активно участвовавшего во многих событиях
«смуты», в частности, отличившегося в известной битве при селе Добрыничи в январе 1605 г.,
командуя одним из отрядов московского войска. Неоднократно издававшиеся на русском языке
«Записки» Ж. Маржерета содержат немало интересных сведений, в том числе - и о событиях на
Брянщине, но по своему характеру они не относятся к «путешественным запискам».
Ближе к этому жанру сочинение другого французского наемника, Антуана Грамона, - «Из
истории московского похода Яна Казимира». Эта небольшая работа, изданная единственный раз в
1929 г. в Юрьеве (современном Тарту) и не очень известная даже специалистам-историкам,
излагает авторскую точку зрения на события начала 1664 г. в их хронологической
последовательности и с соответственной сменой мест, где они происходили. Фактически
крупномасштабный поход короля Речи Посполитой Яна Казимира на Лвобережную Украину и
западнорусские земли с участием польских, литовских, крымско-татарских войск, а также
украинских казаков, признавших власть Речи Посполитой, оказался для автора названного
сочинения, 17-летнего французского аристократа, поступившего на службу в польскую армию,
своеобразным военным «путешествием». Боевые действия под Глуховом, Севском, Новгород-
Северском, а затем тяжелый отход лесными дорогами в условиях мартовской распутицы мимо не
названных автором Стародуба, Мглина. Дрокова к Могилеву — таковы основные вехи этого
«путешествия», описанного довольно живо и нередко со многими подробностями. А. Грамон,
например, писал, что когда при отступлении войска Я. Казимира были вынуждены бросить весь
обоз, «наступил такой сильный голод, что в течение двух дней я видел, как не было хлеба на столе
у короля»[1]. Впрочем, каких либо сведений о жизни местного населения в книге А. Грамона нет.
Значительно интереснее в этом отношении "Путетешествие Антиохийского патриарха
Макария в Россию в половине XVII века, описанное его сыном, архидиаконом Павлом Алеппским».
В нем почти нет сведений о каких-либо важных военных, политических или социальных событиях,
но зато здесь при описании пути патриарха Макария в Москву, который проходил через Севск,
Карачев и другие места на востоке Брянщины, приводится много любопытных подробностей о
природных условиях, городах и некоторых селениях (Захарово, Городище, Чаянка, Сомово) этих
мест, хозяйственных занятиях и отдельных чертах быта местных жителей. Павел Алеппский,
например, сообщает, что, когда в конце июля 1655 г. Макарий и сопровождающие его лица
прибыли в Севск, во время встречи с севским воеводой их угощали хлебами «разных сортов»,
рыбой свежей и сушеной «всякого рода», огурцами, редиской и большим количеством
всевозможных напитков. Интересно описание севской крепости: «Крепость величественна, со
чрезвычайно прочными башнями и многочисленными большими пушками, размещенными одна
над другой, с широкими и глубокими рвами, скаты которых обложены деревом, с деревянного
двойной стеной... Затем нас ввезли во вторую крепость, также со стенами, башнями, рвами, потом в
третью, которая еще больше, крепче и неприступнее первых двух; в ней есть потайная дверь, через
которую сходят к ... реке черпать воду, ибо крепость стоит на верху высокого холма... За городом есть
еще две деревянные стены для задержки конницы»[2]. Это описание довольно точно передает
систему оборонительных укреплений Севска: главная крепость - Малый город ("Городок"),
расположенные южнее Большой город ("острог") и Окольный город ("оболонь"), известную по
материалам московских разрядных документов.
Вообще сообщаемые Павлом Алеппским данные достаточно достоверны. К примеру, он
сообщает, что в селе Городище (сейчас - на востоке Брасовского района) имелась церковь Космы и
Дамиана, а по церковным документам известно, что в 1699 г. было «велено вместо ветхой
Космодемьянской церкви, что в селе Городище ... построить церковь в деревне Овчухах»[3].
Подробны и интересны сведения П. Алеппского о хозяйственных занятиях крестьян
Комарицкой волости. Им перечислены основные выращивавшиеся здесь сельскохозяйственные
культуры: пшеница озимая и яровая, рожь ("хлеб из нее бывает черный и его любят больше
белого"), ячмень, овес, ("он очень изобилен"), горох, просо, гречиха ("плод ее ... идет в начинку
взамен риса"), капуста, конопля ("ее много"), лен ("которого очень много, ... он прекрасного
качества"). Описывает он и еще одно посевное растение: "посев имеет синий цветок, плод его -
черное зерно, которое примешивают к пшенице при печении: оно придает хлебу сладкий вкус...;
он называется ...по гречески гонгили"[4]. Этим качествам соответствует лишь чернушка посевная
(нигелла), которая в средние века выращивалась как пищевое растение. Ее черные зерна
использовались для ароматизации булочных изделий, а также при засолке огурцов и квашении
капусты. В настоящее время нигелла лишь изредка встречается у цветоводов-любителей.
Перечисляет Павел Алеппский и орудия труда крестьян: соху с двумя колесиками и
железным сошником, борону (названия этого нет, но есть описание: "плетеная четырехугольная
клетка, на одной стороне которой вставлены длинные деревянные гвозди; она употребляется для
уравнивания земли"), серпы, грабли; сообщает о широком применении липовой коры (лыка) для
изготовления различных изделий. По его словам, комаричане обычно молотили прошлогодний
хлеб, а только что сжатые снопы отвозили на телегах домой, складывали "рядами друг к другу,
составляя нечто вроде изб с горбообразною крышей - при этом колосья бывают обращены внутрь
и прикрываются досками, и оставляют в таком виде всю зиму и лето"[5]. Словом, сочинение Павла
Алеппского, свидетельствующее о несомненной наблюдательности автора, является одним из
ценнейших источников по истории Брянского края XVII в.
В XVIII веке уже не иностранцы, а соотечественники оставили немало "путешественных
записок", относящихся частично и к Брянскому краю. Одним из примечательных памятников
русской литературно-общественной мысли является "Путешествие во Святую землю" священника
Иоанна Лукьянова. Интересна сама личность автора этого произведения. Выходец из калужского
купечества, в конце XVII в. он был московским священником, тайно исповедуя старообрядчество
и поддерживая связи с брынскими и ветковскими старообрядческими общинами. В 1701 г. подал в
Посольский приказ челобитную с просьбой отпустить его на паломничество в Иерусалим (не
только по собственному желанию, но и по поручению старообрядческих общин) и в декабре
выбыл из Москвы в Калугу, а оттуда через Белев, Волхов, Орел, Кромы доехал до Комарицкой
волости и 14 января 1702 г. прибыл в Севск. Передав одному из жителей (его имени И. Лукьянов
преднамеренно не называет, а именует "боголюбцем") "грамотку от орлянина Евсевия Басова",
паломник встретил от незнакомца самое радушное гостеприимство ("зело нас с любовью принял,
и сотвори нам трапезу пространну, и созва своих сродников и приятелей, и возвеселился с нами").
Причина благожелательности севского "боголюбца" не объяснена, но ее нетрудно подразумевать
— крепкие связи между старообрядцами разных мест, их надежную взаимопомощь друг другу.
Севский "боголюбец" на следующий день сам повел И. Лукьянова к воеводе Л.М. Коровину и
позже, по словам автора, "всё нами радел, всякою нуждою пекся, и промышлял, и напутствовал, и
на таможне печать пропускную взял, и проводника нам дал дорогу указать"[6]. Возможно, отчасти
поэтому у И.Лукьянова осталось от Севска (в отличие от соседних Кромград ... самой убогой")
очень благоприятное впечатление: "Град хороший Севьск вельми; ряды и торги хороши; а люди в
нем живут всё служивые, мало посадских, и московские есть стрельцы; все люди тертые, зело
доброхотны и Приветливы; тут и деньги всякие меняют, чехи и талеры на московские"[7].
Известия И.Лукьянова проливают дополнительный свет на то мало учитываемое
историками-краеведами обстоятельство, что Севск на рубеже XVII-XVIII вв. был одним из
городов с заметным (хотя и не явным) влиянием старообрядцев. Тайно продолжали исповедовать
старую веру и многие высланные из Москвы после мятежа 1682 г. столичные стрельцы, и часть
местных служилых и приказных людей, и некоторые крестьяне Комарицкой волости (в 1700 г.
слободы Злынку и Тимошкин Перевоз на территории Стародубского полка основывали бывшие
комарицкие крестьяне Логин Голубицкий и Сергей Журавкин [8] ).
Выехав 17 января из Севска, И.Лукьянов через Глухов, Киев, Галац добрался до Черного
моря и на корабле прибыл в Константинополь. Позже на его пути были острова Эгейского моря,
Египет, Иерусалим и "святые места" Палестины, были пережиты нападение пиратов,
кораблекрушение и прочие невзгоды, но к лету 1703 г. И.Лукьянов вновь сумел прибыть в Киев,
однако оттуда отправился не в Москву, а на Ветку, где принял постриг под именем старца
Леонтия. Здесь вскоре им и было написано его "Путешествие", или "Хождение", не получившее,
впрочем, широкой известности даже среди старообрядцев. Сам же старец Леонтий стал
основателем "дьяконовского" течения среди старообрядцев-поповцев, был активным
проповедником старообрядчества на Стародубье, в Брынских лесах, Калуге, Волоколамске. Как
один из наиболее авторитетных старообрядческих деятелей упомянут в Ветковском летописце.
Во второй половине XVIII в. жанр "путешествий" как бы дробится на несколько
направлений в зависимости от тех целей, которые ставили авторы. Некоторые "Путешественные
записки" являются результатом специальных научных экспедиций с целью сбора сведений о
природе, населении, хозяйстве, городах отдельных территорий (из связанных с Брянским краем
наиболее известны "Путешественные записки от С. Петербурга до Херсона в 1781 и 1782 году"
В.М.Зуева, изданные в 1787 г.). Другие авторы, напротив, следуя ставшим модными с конца XVIII
в. литературно-сентиментальным "путешествиям", главное внимание уделяли не наблюдению
жизненных явлений, а собственным "чувствованиям". Оценивая эту ситуацию, Н.М. Карамзин,
являвшийся основоположником русского сентиментализма, был вынужден отметить, что "ныне
люди путешествуют не для того, чтобы узнать и верно описать другие земли, но чтобы иметь
случай поговорить о себе" [9]. В качестве примера такого "литературного путешествия" можно
назвать изданное в 1803 г. "Путешествие в Малороссию" плодовитого прозаика и поэта П.И.
Шаликова, некоторыми сюжетами имеющее отношение к западной части Брянщины.
Естественно, что "Путешественные записки" В.М.Зуева и "Путешествие в Малороссию"
П.И. Шаликова отличаются не только стилистическими особенностями, но и различным уровнем
содержательности, насыщенности фактическим материалом. В.М.Зуев, касаясь западных уездов
Орловской губернии, достаточно подробно описывает уездные города Карачев, Лугань (недолго
существовавший город, вскоре вновь ставший селом), Брянск, Трубчевск, Севск, сообщая о
местоположении, примерной площади, количестве домов и церквей, числе и занятиях жителей
каждого из них, а также о достопримечательностях (обычно фабриках и монастырях) на
территории уездов. Вот, к примеру, описание Карачева: "Небольшой, прежде к Севской
провинции принадлежавший город, стоит по обе стороны реки Снежати, впадающей недалеко от
города Брянска в Десну; длиною будет, более двух верст, шириною на одну. Строение всё
деревянное, по правую сторону реки лучше и больше, числом около тысячи домов. Церквей в нем
каменных три, да деревянных девять. Жителей разного звания до 2900 душ: купечество
приторговывает разными городскими и скупая из окрестных селений произведениями, кои однако
все мелочныя, а мещане пробавляются различными ремеслами, из коих главнейшей есть пряжа
веревок и канатов, кои сбываются приезжающим к ним из иных городов купцам. В 8 верстах от
города находится суконная фабрика, принадлежащая одному помещику, для которой шерсть
доставляется большей частью из здешнего города и уезда, а в 20 верстах другая фабрика
стеклянная, принадлежащая одному купцу, кои обе городским торгам немало способствуют... Как
видны следы и по ныне... [Карачев раньше] был укреплен рвом и валом, на котором складена была
деревянная стена с башнями и палисадниками" [10].
Хотя эти (и подобные по другим городам и уездам) сведения В.М. Зуева не отличались
исчерпывающей полнотой, они давали читателям достаточно объективное представление об
описываемых местах. Позже, ко второй четверти XIX в., когда были изданы обобщающие работы
по географии Российской империи и определенных успехов достигла российская статистика,
потребность в книгах, подобных работе В.М. Зуева, сохранилась лишь по отношению к
малоизученным окраинным регионам и ко вновь присоединенным территориям.
Что касается названного сочинения П.И. Шаликова, то само по себе "Путешествие в
Малороссию" мало информативно. Точнее, содержащаяся здесь информация, как правило, требует
расшифровки, и современный читатель (а "Путешествие в Малороссию" недавно переиздано [11])
без дополнительных изысканий вряд ли сможет определить, что принадлежавшее Д.И.Ш. село
Буда в Малороссии, где находился восторженно описанный П.И.Шаликовым крепостной театр
оперы и балета, - это село Спиридонова Буда (в современном Злынковском районе), которым
владел в конце XVIII - начале XIX вв. полковник Дмитрий Иванович Ширай. Нетрудно
определить названную автором "Путешествия..." по соседству со Стародубом деревню Пантусову
(сейчас - с. Пантусово), а вот узнать фамилию владельца находившегося там имения,
восхитившего П.И. Шаликова, некоего "любимца фортуны" Б. - задача для большинства
неразрешимая (им был тайный советник, действительный камергер Будлянский). В целом
подобные сочинения, утратив популярность у читателей еще в начале XIX в., лишь в некоторой
мере могут представлять интерес для краеведов как отражение тех чувств, которые вызывали у
современников отдельные "дворянские гнезда".
Значительно больший интерес и у современников, и у позднейших исследователей вызывали
и вызывают те "путешественные записки", авторы которых, не ставя перед собой сугубо
"научных" или "литературных" целей, просто правдиво отражали свои впечатления по поводу
новых увиденных мест, встреч с новыми людьми.
Одно из самых интересных сочинений такого рода - изданная в трех частях книга Отто фон
Гуна со скромным названием "Поверхностные замечания по дороге от Москвы в Малороссию в
осени 1805 года". Автор ее - врач по специальности, из прибалтийских немцев, бывший в начале
XIX в. секретарем известного государственного деятеля и крупного землевладельца графа А.К.
Разумовского и сопровождавший его в поездке для осмотра своих имений. Основательность и
пунктуальность О. Гуна проявились уже на первых страницах его сочинения в перечислении
почтовых станций вплоть до главного пункта поездки - Почепа, с обозначением в верстах
расстояний между ними. Вот те из них, которые связаны с территорией Брянщины: Хотынец - 29 -
Карачев - 21 - Постоялые дворы - 23 - Брянск - 25 - Козловка - 20 - Красный Рог - 20 –Почеп [12].
Повествование О. Гуна касалось самых разных сторон провинциальной жизни. Он описывал
дороги, постоялые дворы, города, селения, заводы, помещичьи усадьбы и многое другое.
В отличие от П.И. Шаликова, проезжавшего почти по тем же местам и почти в то же время и
явно идеализировавшего отношения между помещиками и крестьянами (о жизни последних он
вообще почти не писал), О. Гун значительно правдивее показывал жизнь простого народа. Первая
его встреча с крестьянами на земле Брянщины произошла на постоялых дворах между Карачевом
и Брянском, в простой черной избе, где пришедшие для сбора грибов крестьянские женщины
устроили для графа А.К. Разумовского и сопровождающих его лиц импровизированный концерт.
Вероятно, О. Гун впервые слышал русское коллективное пение и оно показалось ему "диким", но в
целом он этнографически подробно описал все происходившее: "Множество крестьянок ... имели
на себе длинные белые рубашки, подпоясаны широким пестрым поясом, за который кладут они
свои... платки и прочее. Головной убор состоял в белом полотняном тюрбане, переплетенном
красною широкою повязкою так, что длинные лопасти ее висели на спину. Затылок покрывал
некоторый род плетенья из разноцветной шерстяной пряжи, смешанной с мелкими кораллами и
стеклярусом. Некоторые из них, пощеголеватее прочих, имели и сверх тюрбана - кички -
нанизанные кораллы и стеклярус. На шеях имели они широкое, из многих стеклянных и бисерных
низанок составленное ожерелье, а сверх оного висел еще на длинной медной цепочке медный же
крест... Нередко во время пения выходили на середину одна или две, чтобы плясать в кругу своих
подруг... Говорят, что они таким образом проплясывают целые ночи, особливо летом, а однако же
при всем том ... весь день работают весьма прилежно. Даже сами плясеи пели во время своей
пляски, а иногда и присвистывали". По словам О. Гуна, все женщины были круглолицы
("походили на полный месяц"), румяны, "дородны"; "ни прежде сего, ни после не видели мы нигде
такой одежды, но больше видели одежду бедную, из рубищ состоящую" [13]. От глаз автора не
укрылось, что даже празднично одетые женщины были или в лаптях, или босиком (в сентябре).
При подъезде к краснорогскому имению А.К. Разумовского О. Гун обратил внимание, что
находящиеся в разных местах "мукомольные мельницы ... были в самом плохом состоянии", что "с
первого взгляда на имение видно, что оно сиротствует" [14] (граф не был здесь около десятка лет).
Но особенно тяжелые впечатления вынес О. Гун от посещения Баклани и других имений близ
Почепа: "В какой бедности живет здесь крестьянин!.. Кажется, не можно поверить, чтоб в этих
хижинах могли жить люди. В одну из них мы входили... Жилище состоит из небольшой, низкой,...
жарко натопленной избы, которой одну четвертую часть занимает печь, другую - нары, а
остальная часть избы так стеснена двумя лавками и небольшим столом, что с трудом можно
пройти одному, чтоб не зацепить другого. Подле печи стояла хозяйка с грудным ребенком на
руках, у двери ее муж, а на нарах стояли два недурных мальчика и, выбирая семена из
подсолнечника, любимого здесь цвета, ели их. Два мальчика же постарше их, столько же девочек,
которые все живут в этом жилище, были тогда в поле" [15]. Несколько позже наблюдения автора
становятся еще более горькими: "Чрезвычайное простодушие, означающее прямо рабскую
физиономию крестьян, и их совершенно бедную одежду я никогда не позабуду... А крестьянки,
Боже мой, какой вид имеют они! Ребятишки же точнехонько убежавшие из лазарета" [16].
Впрочем на обратном пути, подъезжая к Брянску, О. Гун увидел более приятную картину: "Здесь
опять мы ... услышали радостное, веселое пение русских. Мне казалось, что они воспевают
последний день года, стоя кучами, и немало не заботясь, что шел дождь, и что улица была грязна"
[17]. В книге О. Гуна и любознательные читатели, и исследователи найдут интересные описания
Почепа, знаменитого своим благоустройством и производственной деятельностью имения
Гудовичей в селе Ивайтенки, сведения о ряде других селений (Баклань, Голяшовка, Кистер).
Сравнительно подробно описание Брянска: есть известия о литейном пушечном дворе, канатной
фабрике, строящихся здесь на Десне судах-байдаках, о торговле его купцов, о наличии на улицах
фонарей (которых автор не заметил в других городах); в то же время отмечено, что в городе нет ни
доктора, ни аптеки. Упоминается в книге крупнейший в России хрустальный завод Мальцева, его
же бутылочный завод и т.д. — словом, О. Гун оставил потомкам насыщенный информацией,
интересный и ценный труд.
Значительно меньше известны историкам-краеведам путевые записки государственного и
общественного деятеля, известного поэта-сатирика князя И.М. Долгорукова: "Славны бубны за
горами, или Путешествие мое кое-куда 1810 года" и "Путешествие в Киев в 1817 году".
Описанные им путешествия лишь краем проходили через Брянщину по территории современных
Севского и Комаричского районов и наиболее интересны своими сведениями о Севске, его людях
и достопримечательностях. После встречи в 1810 г. с жившим здесь епископом Орловским и
Севским Досифеем И.М. Долгоруков отозвался о нем вполне доброжелательно: "Преосвященный
мне показался человеком умным, просвещенным, любит словесность и много читает, обхождение
его ничем не разнит от вежливости людей светских; он монах, но монах опрятный, вежливый,
благоразумный" [18]. Не жалеет он добрых слов и при описании севского собора ("храм
прекрасный, обширный, сообразный рисункам новейшей архитектуры, вход в него
величественен,... нигде нет пестроты, везде виден вкус, разборчивость" [19]) и женского
Троицкого монастыря ("женский монастырь ... очень хорош и богат,... храм очень светлый и
торжественный вид имеет, тем более, что в нем ... до 6 паникадил хрустальных" [20]). Но в
некоторых случаях у князя проявляются иные интонации. Сдержанное неодобрение чувствуется в
его высказываниях о местной богатейшей землевладелице княгине Н.П. Голицыной. При
описании ночевки на Усожских постоялых дворах И.М.Долгоруков не жалеет уже сатирического
яда: "Мы попали в избу черную, и лишь подали огня, то прусаки поползли по стене стадами" и
далее: "В Малороссии хаты бедны, низки, часто в рост стоять трудно,... за то чисто, опрятно; ...
здесь, напротив, избы сосновые, широкие, теплые, но во всякой чад, нечистота, навоз и вонь
злосмрадная от хозяев и домашнего скота" [21].
Подводя итог, можно в конечном счете утверждать, что "путешественные записки" (при всей
их пестроте) являются ценным источником для изучения истории края не только из-за своей
большей или меньшей насыщенности информацией, но и благодаря неоднозначности суждений их
авторов, нередко проявлявших свежий, не трафаретный взгляд на привычные явления жизни.

(Владимир Викторович Крашенинников)