Брянск. 1989 год На излете Советской власти  (Виталий СЫРОВАТКО)

ПО НАПРАВЛЕНИЮ ЦК

Председатель облис­полкома Поручиков гото­вился уходить на пенсию. В ЦК принялись искать ему замену. Мне и предложили. Случилось это в 1989 году. В Брянске я вначале по­работал в обкоме партии секретарем по оргработе, стал депутатом областно­го совета, ну и после этого получил формальное право быть назначенным на долж­ность председателя ис­полкома областного Совета народных депутатов.

К слову сказать, я знал о письме брянских ветеранов партии, ранее отправленном в ЦК. Во второй половине восьмидесятых, в горбачев­скую перестройку, стало возможным появление и та­ких писем. Авторы письма жаловались на проявляе­мое недоверие к местным кадрам со стороны ЦК при назначении руководителей на первые должности. Так, и Крахмалев, проработав­ший в области многие годы, и Домна Комарова, и Попов, и Сизенко — все были назна­ченцами из других регионов. Как понимаю, ЦК согласился с упреком ровно наполовину. Первым секретарем обкома партии был избран Войстро-ченко Анатолий Фомич, свой, брянский, до этого недолго он работал первым секре­тарем брянского горкома, а на советскую работу при­слали человека из Москвы — меня.

Сегодня принято хулить почти всё, что делалось тогда в СССР. Но если взять хотя бы кадровую работу, считаю, что тогда она была поставлена лучше, чем сейчас. Будущие крупные руководители проходили всю цепочку управления, и к моменту решающего назначения обычно были готовы к новой роли. Я, к примеру, в Краснодарском крае дошел до должности первого секретаря крайкома комсомола, побыл на пар­тийной работе, потом меня взяли в ЦК в аграрный отдел. Я много чего увидел, с многими из руководите­лей познакомился. И счи­таю это большим плюсом для дела.

Я и прежде был знаком с Анатолием Фомичом Войстроченко, у нас уста­новились хорошие рабо­чие отношения. И человек он был в высшей степени достойный, трудолюбивый, внимательный к людям. Но была одна черта, кото­рая, я убежден, делу меша­ла. Он не прошел обкатку делом в другом регионе или в ЦК, «варился» только в одной области. Его про­стор была область. Это он, кстати, придумал Праздник брянской гармошки. А вот московских кабинетов, как я видел, побаивался. Ездил в Москву по делам с неохо­той, а ведь только там все и решалось. Помню, ему на­дают толстую папку писем с важными просьбами в ми­нистерства, а он съездит, но письма так и не отдаст, привезет обратно...

К слову, за год до это­го в ЦК мне предлагали вернуться в Краснодарский край на высокую долж­ность, но я не согласился. Подумал, что прежний груз отношений, знакомств, связей будет делу мешать. Не поехал.

ПЕРВЫЕ ВПЕЧАТЛЕНИЯ

В первую же командиров­ку по области я осознанно отправился один, без со­провождающих. Поездил по колхозам, посмотрел, как люди живут. И, конеч­но, многое на Брянщине меня удивило. Не говорю даже про ужасные дороги, потом, на что денег хватило, мы подправили. Удивил, в первую очередь, кре­стьянский быт. Стоял конец восьмидесятых, а домишки в деревнях почти все были черные, серые, иные под со­ломенными крышами, что у нас, на юге, представить было просто невозможно. Нет палисадничков, нет цветов у домов, бабушки в черных фуфайках, в домах скудная утварь, и глав­ное — обратил внимание, что во многих деревнях хаты ставят не на красной линии, как везде заведено, а в глубине двора, на задах.

Спросил водителя, местно­го: почему так? А он отве­тил: так ведь люди осторож­ничают, прежде чем дверь открыть, из-за занавески наблюдают, оценивают, кто к ним идет и зачем — друг или враг? А мне подума­лось, как крепко и как долго брянцев должна была жизнь испытывать, чтобы к такой осторожности приучить. Зато, если познакомишься, если тебя примут, — то все для тебя сделают, все, что есть, на стол выставят, — это тоже особенная брян­ская черта.

Ну, и еще что запомнил. Везет водитель по району, одну деревню проезжаем, и он сообщает: «Москва», другую — «Берлин». Я вна­чале и не понял, в чем дело, а он эдак для меня отмечал, какая деревня в войну была партизанской, а какая — по­лицейской (значит, боль­шой полицейский стан там находился). И вот это все помнилось много лет спустя.

В МОСКВУ ЗА ДЕНЬГАМИ

Приезжему человеку на новом месте всегда не­просто, а в Брянске, где во­обще годами мало что меня­лось, тем более. Но я к этому был готов, потому что никогда не торопился свое мнение высказывать пре­жде, чем другие мнения не выслушаю. Брянск мне понравился своей чистотой, даже эдакой уютностью. Помню, тогда с подачи Фомича в областном цен­тре взялись повсеместно фонтаны ставить, бордюры белили еженедельно. Была такая наивная вера, что это будет не только способство­вать украшению города, но и повышению культуры населения. Хотя последнее, конечно, — вопрос не такой простой. Так вот, фонтана­ми увлеченно занялись, а я выяснил, что в городе практически нет ливневой канализации. Помню, по­ехал в Госплан, к Масленни­кову, я его неплохо знал, вы­бивать деньги на ливневку. Так тот поразился, не пове­рил: «Не может быть, чтобы в полумиллионном городе не было ливневой канали­зации!» Хотя так и было. Так что одим из моих первых поступков — выбил деньги на ливневку, и ее начали де­лать. Кстати, тогда на долж­ность городского головы заступил Вохрушенков Ана­толий Егорович. И он мне понравился своей цепко­стью, отношением к делу. Осторожный, говорил мало, а делал много, по крайней мере, все, что было в его силах.

Конец 80-х стал временем усугубляющегося дефицита. Мы во власти тогда сами многого не знали и не по­нимали. Помню, талоны ввели почти на все, даже на мыло. И каждая область, как и наша, пыталась удер­жать у себя товары и про­дукты, потому что именно нам на местах приходилось держать ответ перед насе­лением.

В ОЧЕРЕДИ ЗА ВОДКОЙ

Помню показательную историю про водку. 26 де­кабря 1990 года. С разных сторон дошли меня разго­воры о водочном дефиците. Я решил сам посмотреть, что и как, отправился в га­строном на улице Фокина. Очередь огромная, мужики томятся, орут, один, по со­седству со мной, особенно разошелся. Кричит: не оста­новлюсь, сам до власти дойду, до Сыроватко, все ему расскажу. Тут я и от­крываюсь, что я Сыроватко и есть. Разговор в очереди получился горячий, но я по­обещал: сделаю все воз­можное, чтоб каждый, что ему положено по талонам, к празднику получил.

И оттуда, благо, что рядом, отправился на лике­ро-водочный завод, к ди­ректору выяснять, в чем дело. И директор говорит, мол, водки мы произвели достаточно, но не можем развезти по точкам, по­тому что развозит водку торговля, а у нее не хватает ни машин, ни грузчиков. В общем, пришлось мне звонить генералу в корпус ПВО, который тогда стоял в Брянске, уговорил его дать нам машины и солдат. За три дня мы развезли водку. А далее директор ликерки заявил, что у него фонды на Брянск закончи­лись, он должен поставлять водку в Москву и иного сделать не вправе.

Пришлось мне ругаться с Госпланом, брать реше­ние на себя. Потом из ЦК звонили мне несколько раз, угрожая, что исключат меня из партии за самоуправство. Но я не уступил. Объяснял, что только водочного бунта в славном партизанском крае не хватало. И от меня отступились.

ДИКОВИННЫЕ ВЕЩИ

В исполнительной власти работать было сложнее, чем в партийном аппарате, по­тому что за все непростые вопросы народного хозяй­ства отвечал именно облис­полком. Во время работы в Брянске с 89 по 91 годы половину рабочего вре­мени я провел в поездках в Москву. Выезжал в четыре утра, на подъезде к Москве завтракал прямо в машине и сразу отправлялся по ми­нистерствам и ведомствам, выбивал и согласовывал для области выделение фондов, которые в ту пору были де­фицитнее денег. В решении этих дел мне помогал круг знакомств, завязанных еще во время работы в комсомо­ле и в ЦК. Как могли, мы за­ставляли брянские предприятия осваивать выпуск товаров народного потре­бления, — для области это был плюс, наличные день­ги. К примеру, мебельщики в ту пору в области имели неплохие позиции. Но бук­вально от месяца к месяцу становилось работать все тяжелее. Линию Горбаче­ва на местах не одобряли, он ведь, по сути, расшаты­вал основы партии. Но спо­рить с ним опасались.

Случались и совершенно диковинные дела. В раз­гар очередной уборки картошки на Брянщине выяснилось, что на за­правках и базах кончи­лось горючее. Я отправил шифровку в Москву, просил помочь, но получил ответ, что сделать ничего нельзя, случилась авария на не­фтеперегонном заводе,вот и возник дефицит солярки. Я просил дать горючего на уборку из Госрезерва, ведь он существовал, этот Госрезерв. Но такое реше­ние на себя в Москве никто так и не взял, так ушла под снег часть брянского урожая. А мне и сейчас представляется, и,кстати, демократ Гавриил Попов в своей книге это подтверж­дает, что все эти дефициты возникли не случайно. Иначе как объяснить, что прежде все в стране было, а потом ничего не стало.

ЧУДЕС НЕ БЫВАЕТ

Между прочим, в быт­ность мою в ЦК (где я рабо­тал с 81 по 89 годы) я ездил в рабочую командировку в Штаты и изучал, как по­ставлена работа у фермеров, потом принимал участие в подготовке тяжелейшего доклада о работе нашего сельского хозяйства. Ничего тогда не решили, да решить и не могли. Наша отрасль, конечно же, технологиче­ски выглядела отсталой и к тому же была тотально недофинансирована. Мы до­тировали свой аграрный сектор на 2-3 процента от ВВП, а американцы — на 15 процентов. Это были несоизмеримые деньги. И вот смотрите, кто сегодня в первую очередь добивает­ся в России успехов в аграр­ном секторе — большие компании, у которых есть доступ к кредитам, техноло­гиям, современному менед­жменту. Только они и могут прокормить страну. А в кон­це 80-х в брянских районах финансов, удобрений, тех­ники обычно хватало лишь на несколько хозяйств, хотя в каждом районе их было не менее двух десятков. На Брянщине я видел до­ярок, которые по десять лет не ходили в отпуск, потому что им было некому на это время оставить своих коров, да и большая часть работ на фермах осуществлялась вручную.

Так что в экономике чудес не бывает.

ПОМОГАТЬ СИЛЬНЫМ

Чтобы быстрее войти в брянские дела, я вырабо­тал такой режим работы: дневное время отдавал пла­новым, текущим делам, зато по вечерам часто совершал поездки, особенно на пред­приятия непрерывного производственного цикла. О конкретных поездках обычно предупреждал за час-два, чтоб не устра­ивали показухи. И ездил не для того, чтобы устроить разнос, так сказать, прямо на производстве, а чтобы понять, чем можно помочь ведущим брянским пред­приятиям. Мое твердое убеждение: помогать надо сильным, кто умеет и глав­ное — хочет работать лучше. Так и строил свою деятель­ность на посту председате­ля Брянского облисполкома. Помню, как встретил новый 1990 год в Бежице на стальзаводе. С рабочими из тре­тьей ночной смены отмети­ли его кружками с молоком. На БМЗ ездил несколько раз, и каждый следующий — в новое производство, — завод таков, что за один раз его не осмотреть и не по­нять. Мое восхищение ад­министративной хваткой, знанием дела до мелочей вызвал тогдашний гене­ральный директор Артур Чебриков, который, как помню, до директора дорос из простых рабочих. Своей самостоятельностью и не­зависимостью суждений подкупала директор конди­терской фабрики Светлана Шишонкова. Титаном в сво­ем деле был директор старо-дубского колхоза «Красный октябрь» Георгий Лобус, по большинству показате­лей в его хозяйстве рабо­тали не хуже, чем на моей родной Кубани.

Все эти встречи не только помогали понять состоя­ние дел на предприятиях, но и давали возможность быстрее разобраться в уз­ких местах. Ведь обычно после такой моей поезд­ки на предприятие были другие — теперь вместе с директором в Москву, в отраслевое министерство, где мы предметно реша­ли конкретные вопросы и практически всегда нам сопутствовала удача. К при­меру, не помню, чтобы тогда в Москве нам в чем-то с Чебриковым отказали, хотя он и признавался, что работает на пределе, — уже по БМЗ было видно, как на глазах рушились десятками лет отлаженные технологические блоки, внутренние цепочки и эко­номические связи.

РАНЬШЕ ВЫСТРЕЛА НЕ ПАДАТЬ

На работе я получил казенную дачу в Белых Берегах. В оппозиционной советской власти газете про эти обкомовские дачи вся­кую ерунду писали. А меж тем в моем дачном доме были такие кривые полы, покрытые линолеумом, что когда жена их мыла, проси­ла меня посидеть, не хо­дить, чтобы я не убился. Окна в щелях, дуло страш­но, старая казенная мебель и разномастная посуда, — на стол неудобно ставить. Это к вопросу «о роскоши», в какой мы, номенклатур­щики, жили тогда. И вот на эту дачу я приезжал обычно ближе к ночи, по­тому что в привычку взял: пока все запланированное с утра не сделаю, с работы не уходить.

Я для себя по жизни вы­работал правило: рань­ше выстрела не падать. И в Брянске работал, выкла­дывался с полной отдачей. В 91 году меня перевели на работу в Верховный Совет РСФСР, назначили председателем комиссии по национальному и го­сударственному устрой­ству. Крушение нашего государства я там пережил, и пережил очень тяжело. Секретарем Президиума Верховного совета работал с новым составом избран­ных депутатов. Очень горя­чее было время, жена по­стельное белье в Белый дом привезла, я часто и спал там, в рабочем кабинете. И так происходило до осе­ни 1993 года, до расстрела Белого Дома. Тогда я и ушел, работал потом в «Мостран-сгазе».

Я не для себя работал, я работал для народа, — так скажу, и это не просто слова. А вспоминая сегодня Брянщину, она, как в старой песне, стала берегом, с кото­рого я унес свой заветный камень: любовь к людям труда, любовь к России.

Записал Ю.Ф.

СПРАВКА: Виталий Григорьевич СЫРОВАТКО — председатель Брянского облисполкома (1989-1991 годы), до этого — инструктор ЦК КПСС, первый секретарь Краснодарского крайкома ВЛКСМ. В настоящее время — на пенсии, живет в Москве.