Что такое реальная политика. Брянск.

Мы решили перепечатать интервью с социологом Михаилом Дмитриевым из «Огонька», потому что уже не однажды прогнозы этого исследователя  российской жизни сбывались с большой точностью.

—   Насколько общественное мнение в России сейчас подвижно, конъюнктурно и насколько по­зиция людей по фундаментальным вопросам вы­кристаллизовалась?

—   Есть разница между тем, как люди относятся к чему-либо, и тем, что происходит на улице и в по­литической жизни. То, что все газеты стали вдруг писать, как у нас плохо с демократией и потому люди вышли на улицу, это внешние проявления по­литического кризиса. Но эти внешние проявления и то, как большинство населения думает о политиках и политической системе, — эта совершенно разные вещи. На внешние проявления этого кризиса вла­сти, конечно, могли повлиять. Многое из того, что было сделано, послужило катализатором, прово­кацией событий. Такой шаг, как удушение партии Прохорова на старте парламентской кампании, был просто безумием в сложившейся обстановке. Роки­ровка тандема тоже стала провокацией обострения политической ситуации. Наконец, нельзя было проводить выборы в Думу по старинке, допуская манипуляции с голосами в таких масштабах, как эта было раньше. Эти моменты спровоцировали внеш­ние проявления кризиса.

Мы обнаружили, что у людей не политический запрос. Они хотят очень серьезных изменений в стране, но вообще-то это не о политической си­стеме. Люди хотят принципиальных изменений в здравоохранении, образовании, ЖКХ, функциони­ровании полиции. 20 лет толком этим никто не за­нимался, там стихийно складывались очень иска­женные отношения. Это сильно деградировавшие, выродившиеся институты. А граждан интересует именно это, независимо от политических взглядов. Это очень трезвый избиратель, с которым просто так не поиграешь.

—   Ну, вот, а все почему-то боятся массовых раскатов политического гнева в адрес, напри­мер, «Единой России»...

—   Когда мы выясняли отношение к партиям, то столкнулись с интересным феноменом. Много гово­рят про коммунистов, вспоминают Жириновского в том или ином контексте. Про «Единую Россию»... не говорят, а если говорят, то хорошо и осторожно, как о покойнике. Мы поняли, что происходит. Политики из «Единой России» превратились в некую массу для избирателей, и этот стиль перестал работать. Утрачена способность к коммуникации. Главная проблема «Единой России» в том, что там за по­следние несколько лет много раз профильтровали людей, отбирали тех, кто ведет себя очень похоже и предсказуемо, в соответствии с представления­ми властей о том, как должен вести себя лояльный власти политик и как он должен говорить с наро­дом. Когда народ от таких политиков устал, выяс­нилось, что другого кадрового резерва у «Единой России» нет, и эта для партии огромная проблема.

У ЛДПР и «Справедливой России» проблема дру­гая — лидеры: Жириновский — маргинал для из­бирателей, Миронов не воспринимается как лидер. Единственная настоящая партия в России — это коммунисты. Они сохраняют высокий электораль­ный потенциал. Вот, собственно, и вся наша офи­циальная партийная арена. Это выжженная земля.

—   Вы пишете, что есть запрос на вторую партию власти на фоне кризиса «Едра»...

—   «Единая Россия» уже не может стать пар­тией власти снова, потому что она полностью потеряла городское население. «Едро» воспри­нимается как партия каких-то марсиан, которые к повседневной жизни отношения уже не имеют. У нее есть свои ниши, которые сужаются. Партия большинства возможна, хотя люди и не гово­рят «Подавай нам новую партию!». Нет спроса на партию как организацию. Но поскольку про­блемы, которые волнуют людей, одни и те же, то нет ничего сложнее для одной силы со все­ми говорить об одном и том же. Нет неприми­римых противоречий между разными группами избирателей, которые бы столкнули, например, сторонников буржуазного строя со сторонниками социализма. У людей внеидеологический за­прос. Но создать теперь партию сверху уже нель­зя. Все, что создается сверху, тут же упирается в стену непонимания.

—    Вы сейчас утверждаете, что в России нет угрозы националистического шабаша, хотя год назад нас все этим пугали.

—   Люди не хотят агрессии и конфликтов ни в каких формах. Усилились прагматические на­строения в обществе. Даже если конфликт на национальной почве будет возникать на локаль­ном уровне, он имеет тенденцию утихать на этом же уровне, а не распространяться, как пожар по сухой степи во все стороны. Начинают действо­вать внутренние механизмы самосдерживания конфликта. И это не пустые слова. У всех наци­ональных групп, включая русскоязычное населе­ние, прежде всего, спрос на то, чтобы все было спокойно и тихо.

—   Нак складывается отношение людей к по­литикам?

—    90 процентов информации люди получают невербальным способом. Как человек одет, как он выглядит, как он жестикулирует — все это важнее, чем даже то, что он говорит, потому что в 5-минут­ном выступлении трудно донести людям свои идеи. Через анализ этого мы и увидели, что существует запрос на новых людей, которые отличаются от большинства политиков нынешних.

—И кто среди наших политиков воспринима­ется как современный человек?

—   Человек полностью современной формации — эта Прохоров. Все сигналы, которые от него идут, эта очень современные сигналы.

—   А если звук отключить?

—   Он не только говорит современно. У него гар­моничный и целостный образ. Но его проблема в там, что он олигарх, а их не любят в стране.

—   Идеальный политический лидер по вашим данным — мужчина от 40 до 50 лет, с опытом управления. Он должен выступить с четкой программой и ясно ее выразить. Нужны не об­щие слова, а ясное понимание того, что кон­кретно этот человек собирается делать. Это намек на Кудрина?

—   Эта не намек на Кудрина. У него есть черты и старой и новой формации. У нас не было цели поды­грать. Комитет Кудрина попросил сделать доклад, но наша задача заключалась в там, чтобы объектив­но оценить шансы. Наша гипотеза до исследования: Кудрин — либеральный экономист, который всю жизнь занимался неприятной для людей работай. И мы ждали раскол в обществе по его поводу. Мы ошиблись. Доминирует восприятие Кудрина как профессионала, который показал себя в деле. В нем видят один из симптомов стабильности.

—   Выходит, людям нужен чиновник, а не по­литический деятель?

—   Им нужен государственный деятель. Чинов­ник — плохое слово. Кудрин — человек, который имеет свою позицию, отстаивает ее и воплощает в жизнь.

—   А если у власти появится новая идея, на­пример реинтеграция на пространстве бывше­го Советского Союза, она поможет сплотить людей в едином порыве и избежать разраста­ния политического недоверия?

—    Нет, это уже не работает. Мы видим при- земленность людей, конкретность и практичность. Союз с Белоруссией и Казахстаном — это не кон­кретно. Те, кто ищет новую национальную идею, точно тратят время зря — это сейчас не работает с населением. Хотел бы отметить: наша политическая система устарела, общество созрело для современ­ной политической системы. Наши люди ведут себя ответственно. Возник потенциал для изменений, и если нам повезет, та мы не слишком болезненно переживем этот период неопределенности. Люди хотят спокойного и конструктивного решения всех проблем, (в сокращении).    Т!