Брянщина, Петр Лукич Проскурин
ПЕТР ЛУКИЧ ПРОСКУРИН (1928-2001) родился в крестьянской семье. Место рождения - поселок Косицы (в настоящее время - Севского района Брянской области).
В автобиографической книге «Порог любви» он пишет: «Самые ранние, а может, первые впечатления детства - неохватный разлив весенних и летних полей, цветущие, в высоких травах луга, ручей; за ним вставал сухой, звонкий лес». «Как сейчас вижу большую русскую печь, красный, вытертый до блеска кирпич, накрытый попонкой, сотканной из множества разорванных тряпичных лоскутков и полосок. Из горницы сквозь неровную щель над дверью пробивается тусклый свет; в трубе монотонно, иногда с жуткими всхлипами стонет ветер, старые бревна в стенах, кажется, шевелятся, натужно кряхтят, на чердаке кто-то непрерывно ворочается, потягивается, шуршит, и в эту живую, неповторимую разноголосицу голос бабушки Настюхи вплетается естественно и просто, и кажется, что он тоже доносится откуда-то извне, из стен...» За этими строками из «Порога любви» отчетливо представляются картины предвоенного деревенского детства писателя.
В начале тридцатых годов семья Проскуриных переехала в Севск. Позже Петр Лукич писал: «Лично для меня Севск с его древней историей, с походом Игоревым (князя Всеволода, брата Игоря, из Трубчевска через Севск в половецкую степь и князя Игоря из Новгород-Северского через Рыльск в ту же степь на Северский Донец) является одним из самых любимых и самых значительных городов ... Русского государства».
ПОЛЯ
Забытые, печальные поля,
И призраком, простым и любящим,
О чем-то скорбно небеса моля,
Береза на холме в осеннем рубище...
Грустит, тоскует русская душа,
Все та же даль, все та же бесконечность -
По-прежнему хоронят не спеша,
В веселье та же удаль и беспечность...
А век опять уходит со двора,
И вновь на рубежах Руси тревога,
И дымный знак набатного костра
Струится вновь у каждого порога.
Поля, поля, забытые поля -
За буйство юности и плата, и награда...
Она все та же - русская земля,
Ну, а другой не будет и не надо!
Петр Проскурин
НА ИЗГИБЕ (в сокращении]
Вы знаете, что реки поют? Что в их песне есть свой ритм, своя особая музыка? До этого весеннего утра я не знал...
Палатка наша стояла на крутом изгибе реки, в молодых зарослях камчатского тополя - метрах в пяти от берега. Я засыпал всегда с таким чувством, словно меня кто-то убаюкивал. Но я никак не мог понять - кто. А вот сегодня, проснувшись раньше обычного - едва-едва начинало светлеть полотно палатки, - я сразу уловил светлую, радостную мелодию.
Это звучала песня реки, спокойная, властная и стремительная. Завздыхал, зашевелился, как подобает великану, близкий океан, и земля стала вторить ему раскатисто и гулко. А когда спешившее из-за горизонта солнце включило в этот хор свой торжественный голос, я не выдержал, торопливо оделся и вышел из палатки.
Далекая сопка натянула шапку зари. Чуть левее этой сопки грозно дышала облаками красноватого дыма Ключевская1.
Я стоял на каменистом уступе, и прямо у моих ног била о берег река: здесь проходил фарватер, и мощная струя, разбиваясь об уступ, поворачивала к другому берегу. Вгрызаясь в него, она валила громадные лиственницы и тополя. Сначала они медленно клонились, отчаянно цепляясь корнями за ускользавшую землю, а потом, обессиленные, падали. Мне всегда становило жалко поврежденных водой гигантов.
Противоположный берег был далеко и едва вырисовывался. Я слушал песню дикой и гордой реки. Мимо меня проплывали льдины: наталкиваясь на уступ, они раскалывались со звоном и хрустом.
Вскоре начало казаться, что я неудержимо движусь вместе с утесом, берегом и тайгой в противоположную течению сторону, и могучая мелодия реки зазвучала в душе с новой силой. Отдавшись иллюзии движения, я не заметил, как из-за остроголовой сопки показался краешек солнца.
