Признание в любви

Обидно, но коренной брянский житель по большей части родной город не ценит. Не котирует. Есть тому причины объективные и субъективные, но все сводит­ся к тому, что жизнь здесь из­лишне тягуча и монотонна. Вот соседние областные города не в пример бодрее. «Провинция», — говорят брянцы друг другу и сокрушенно качают головами. И рассказывают, как видали у со­седей чудеса цивилизации:пив­ной бар пополам с кафе-мороженым, и ничего, мужики пьют, но не выражаются, потому — дети рядом мороженое кушают. Спору нет, в Брянске такого не выйдет, хоть разорвись.

Но есть-таки особое, брян­ское очарование, которое по­нятно больше не коренным жителям, а приезжим из еще более маленьких городов. Я из последних, как и женщина, которая меня любит. У той, ко­торая меня любит, глаза цвета высыхающей на солнце травы, завитки у висков и теплые губы. За спиной ее всегда шевелит крыльями светлый ангел, но она не видит его, а видит меня, чудака, и зелень ее глаз залита тоской. Вечерами мы ходим по оврагам — Бог мой, она живет в этом городе столько лет, но совершенно не знает здешних оврагов!

А не зная оврагов, которыми вся старая часть изрезана, как руки самоубийцы, невозможно любить Брянск так сильно, что­бы хотеть жить в нем долго и счастливо, до самой старости, и потом до смерти. Над оврагами стоят новехонькие высотки, ко­торые здесь считаются элитным жильем, а рядом, на овражьих склонах, вросшие в землю до­мики, жители которых воду бе­рут из колонок, пасут коз и кур. Здесь из-за заборов на улицу свисают порченые, но сладкие сливы, а на самом дне непре­менно течет безымянный пахну­щий тиной ручей.

Этой весной вдруг решил что- то в овраге сфотографировать и бродил вдоль ручья несколько часов, не имея сил вырваться из нежно-салатового моря сырой травы...

Кроме оврагов Брянск славен репутацией города боевой и партизанской славы и претен­дует на звание родины брянско­го волка, ну, того самого, кото­рый товарищ.

Поэт Тютчев грозу в нача­ле мая любил и встретил вас, и все былое... Но, сказать по правде, в Брянске наш великий земляк был-то пару раз, про­ездом, о чем потом честно на­писал: «Итак, опять увиделся я с вами, Места немилые, хоть и родные...»

Брянцы с удовольствием говорят приезжим: да мы по площади — как Ленинград! Довоенный. И это правда. Если какой-нибудь ненормальный решит в один день объехать все четыре района, это получится, но отнимет кучу времени и сил.

Москвичи поражают местных масштабностью мышления, на­пример, вместо того, чтобы мо­чить издания оппонентов, они взяли и скупили их на корню, включая самые умные и злые. И то правда, много ли стоит про­винциальный газетный брэнд?

Зато местные придумали вот что: когда в загсе молодая пара уже друг друга облегченно по­целовала, загсовская тетень­ка поздравляет ее от имени губернатора. Свадьба, оценив тонкость хода, хохочет, тетень­ка улыбается, все счастливы. Впрочем, остальные претен­денты такие же смешные, ну их, ей-богу...

Но не факт, что навсегда про­игранные перегонки со столи­цей и соседями — непременный брянский минус. Да, в то время как у соседей все нижние этажи уже лет пять тому разобраны под магазины и офисы, в Брян­ске это поветрие только-только набирает силу, и даже на самом что ни на есть центральном про­спекте попадаются кое-где еще не выкупленные островки част­ных квартир.

Брянские девушки чрезвы­чайно хороши собою. Слово фотографа-портретиста: про­цент безупречно красивых у нас гораздо выше, чем где бы то ни было. Почему так — неизвестно.

Кто действительно недополу­чает благ от неспешно текущей жизни, так это новые русские. Купив все, что следовало купить — пятикомнатную квартиру с видом на центральный рынок, телевизор в каждую комнату и вазообразный унитаз сусально­го золота — богатый человек обнаруживает, что ему больше не на что тратить деньги.

Брянские рестораны, по прав­де сказать, редко дают серви­са и радость желудку, здеш­ний стриптиз целомудрен, как утренник в детском саду. И за свои же деньги можно полу­чить виноградной кистью по морде от первого попавшегося молодого человека, потому что охрана разбегается от любого, кто в состоянии крикнуть: я — в авторитете, подходи по одному!

Здешние клубы рассчитаны на умеренно безбашенный мо­лодняк по причине отсутствия золотой молодежи, а умеренно безбашенным считается вся­кий, проколовший пупок и сде­лавший дреды.

Олигархам остается ждать, когда дети вырастут и захотят жениться. Тогда они лично вы­берут лимузин, дельтаплан с парашютистом и большой фей­ерверк. Наш проспект Лени­на — это вовсе не Ленинский проспект, и водитель с белыми от ужаса глазами повезет мо­лодых не с ветерком и шиком, а медленно и печально, боясь, что на одной из выбоин машина переломится пополам.

Народ на тротуарах будет оборачиваться вслед и хихи­кать, а еще ведь нужно заехать к парализованному дедушке на новостройку; дедушку поднимут  с кресла, приставят к балкон­ным перилам и, пока лимузин буксует в битом кирпиче, крик­нут снизу: ну, круто мы женим­ся? Дедушка покивает головой, и никто так и не поймет, оценил ли он свадьбу, или это тик от напряжения... Пьяный парашю­тист с транспарантом про лю­бовь к невесте промахнется и, выходя из-за гаражей, поздра­вит молодоженов так: «Ну, если что, обращайтесь, да?» И даже салютом, рвущим ночное небо, никого уже не удивить — обыч­ное дело, как суббота — так па­лят... Впрочем, молодые этого всего не почуют, а почуют лишь счастье бесконечное и сердца полет, и дай им, Господи, здо­ровья, и не разлучай их вовек, таких бестолковых, красивых и напоенных друг другом почище всякого вина, аминь.

Тем же, кто хочет собствен­ной свадьбой поразить город в самое сердце, вовсе не нужно тратить безумных денег. Доста­точно на супер-МАЗе в шарах и лентах вписаться между стол­пившихся у загса иномарок, рявкнуть сиреной, вынуть из кабины невесту, развязать бан­ты стоящей на раме коробки из-под холодильника и вынуть из нее шкатулочку с кольцами. Уже за городом — случайно совершенно! — выезд оценят пролетающие мимо байкеры и организуют стройную колонну сопровождения. Вот где сча­стье видеооператору и городу разговоров на год.

Этим вот и хорош Брянск — тем, что, если ты чего-то стоишь, твой шанс попасть в десятку лучших и стать первым гораздо выше, чем в столицах. И не надо вспоминать Юлия нашего Цезаря с его: «Лучше быть первым в маленькой де­ревне, чем вторым в Риме». Не тот случай. Взять хотя бы нату­рального кубинца, окольными путями попавшего в Брянск проездом через Москву. В сто­лице непонятному кубинцу све­тило максимум преподавание в музыкальной школе, а здесь он с нуля организовал академи­ческий хор, который теперь не только ежегодно берет призо­вые места на европейских кон­курсах, но и всерьез подсадил на многоголосное пение поло­вину города, что гораздо труд­нее, поверьте. Теперь в Москве Рождественские встречи с Пу­гачевой, а у нас тут традици­онный концерт за пять часов до Нового года при полном ан­шлаге. И вообще, с культурной программой полный порядок, потому как международные фестивали один за одним: джа­зовый, фольклорный, аван­гардный, стэмовский, наконец. А на театральный снова приве­зут Гришковца, и та, у которой зеленые глаза, будет сидеть в забитом зале, шевеля теплыми губами, раз за разом повторяя попавшие в сердце слова, а за спиной ее будет бить крыльями светлый ангел...

И еще что правильно в этом нашем неспешном течении ча­сов, дней и лет: ты успеваешь подготовиться. К завтрашнему дню, к надвигающейся осени, к старости, в конце концов. Надо лишь сесть на лавке во двори­ке с косматыми деревьями не­известной породы и смотреть, как мимо тебя с воплями сча­стья носится туда-сюда чело­вечек пяти лет, про которого единственно получается про­изнести: «я тебя люблю, попа ты тараканья». А ей, попе та­раканьей, большего и не надо, ей надо сейчас в догонялки с женихом Ванькой, да не про­сто в догонялки, а со смыслом. Давай, я была Белоснежкой, и мне дали отравленное яблоко! Я яблоко съела и превратилась в волшебного коня, а ты будешь меня догонять, давай?

Давай. Давай, давай, боли сердце, подтверждая, что жив и не совсем еще бесчувствен, не совсем еще бревно. Ведь не мо­жет же в самом деле бревно так остро любить этот несуразный город? И та, у которой завитки у висков, теплые губы и ангел за спиной, не полюбила бы брев­но, факт. Значит, есть во всем этом какая-то глубокомыслен­ная Его затея. Значит, двигаемся дальше.

Константин ЦУКЕР, журналист, фотограф.