Мглинские ополченцы
А что же с 30 тысячами «посполитого рушенья», которое собирал в Могилёвской губернии шляхтич Голынский для удара на Мглин и Брянск? Если 1 октября 1812 г. Кутузов ещё не придавал особенного значения этому намерению, то уже 21 октября он приказывает начальнику Черниговского ополчения генерал-лейтенанту графу Николаю Васильевичу Гудовичу (1758 (1756) -1841) объединить под своей командой Черниговское и Полтавское ополчения и «приближиться к Белоруссии». Черниговское ополчение было мощной силой в 25 786 человек с сорока орудиями. Ратники были разделены на 10 пеших и 5 конных полков. Из ныне входящих в Брянскую область земель Новозыб- ковский уезд отправил в это ополчение 2241 человека, составлявших свой полк, Суражский уезд — 2334 человека, Стародубский — 1835, Мглинский — 1590. Мглин- ским отрядом командовал брат начальника ополчения, действительный статский советник граф Пётр Васильевич Гудович (1759 — после 1833), в прошлом гвардейский офицер в чине бригадира, помещик села Жукова Мглинского уезда. Именно графу Петру Гудовичу с его мглинским ополчением и было суждено наказать пресловутого Голынского.
Итак, 22 октября Кутузов предписал начальник)'Черниговского ополчения употребить «все способы занять г. Могилёв без малейшей потери время, если только будет возможно». 9 ноября к Могилёву пришли Калужское ополчение и отряд Дениса Давыдова. Таким образом, к 20 ноября у графа Н.В. Гудовича под началом скопилось под Могилёвом до 70 тысяч ополченцев. Масса эта разошлась по окрестным имениям и принялись грабить местную шляхт^', которая ещё в сентябре собиралась выступить на стороне Наполеона и идти на Брянск.
Мглинские ополченцы под началом графа Петра Гудовича, брата начальника Черниговского ополчения, пожаловали в имение воинственного Голынского. Весной 1813 г. Голынский (иначе Галинский), «пожилой поляк.., одетый в свой национальный костюм», в карете шестернею приезжал во Мглин жаловаться, теперь уже как российский подданный, на действия ополченцев, и жалобы его записал находившийся во Мглине пленный французский офицер Доминик де Ла-Флиз. Так вот, «в ноябре месяце 1812 года... когда фельдмаршалом Кутузовым повеле- но было графу Николаю Гудовичу в назначенный им день быть в Могилёве для того чтобы помешать отступлению французов, граф решился с 30 000 набранными казаками двинуться по назначению, предоставляя брату пополнить это 411Сло 10 тысячами 11 затем присоединиться к нему. Так и было сделано. Но едва младший Гудович вступил с войском своим в Литву (то есть Белоруссию,— Прим. автора), как начал грабить польских помепц жов, обирая i ix дочиста и отправляя награбленное в своё имение, лежавшее за Мглином. Тут было всё: оружие, серебро, мебель, экипажи, съестные припасы, водка, стада, заводские лошади, полотна и сукна фабричные и тд. Между прочим, похищена была дорогая, украшенная 6pi шьянтами сабля в 60 тысяч рублей, дар Петра Великого деду Галинского, под предлогом, что она может послужить оруж! 1ем против руссю ix. Офицеры ополчения не отставали от своего начальника и также бессовестно грабили на свою руку. Предлогом этого грабежа служило намерение не оставлять ничего в добычу французам и помешать полякам в «подании помощи неприятелю». То ли по жадности, то ли по врождённой смекалке, но граф захватил у Голынского двух мастеров-ткачей, одного фламандца, другого голландца, «посадил их в своей Ивановке в тюрьму и заставил их даром учить крестьян ткацкому делу. И оба эти несчастные пленные остались бы у него в вечной кабале, так как граф тихонько перевёл их в другую деревню». Пленников разыскал и освободил мглинский уездный предводитель дворянства Александр Павлович Скорупа.
Конечно, во Мглине Голынский никому, даже французам, не рассказывал о недавних своих угрозах России. Напротив, он говорил всем и каждому, что «был предан императору Александру и четверо его сыновей служили в гвардии», не уточняя, правда, в чьей гвардии. Основанием же для жалоб служили поляку не столько его мнимые «верноподданнические настроения», сколько изданный в декабре 1812 г. манифест русского императора о том, что в Могилёвской губернии «все вообще жители, даже и те, которые имели кривые поступки, прощаются, то и не вправе уже никто делать каких-нибудь изысканий над подпавшими по легкомыслию в поступок».
Таким вот курьёзом закончились осенние страхи 1812 года в Брянске.
