Лодкин Юрий Евгеньевич 

На краю стола, на котором я пишу этот сказ, лежит бесформенный кусок застывшей стекломассы голубовато-зеленого цвета. Его подарил мне старый стекловар чернятинского завода цветного стекла Прохор Евдокимович Моргач. Я всегда удивлялся фамилии этого исконно русского человека. Для меня уже давно фамилии русских людей обычно оканчиваются на «ин» или «ов», а тут неожиданное «ач». Больше к нашим белорусским братьям клонится. Припоминаю, что в ту пору, когда генерал Мальцов заводы свои ставил, да и попозже, он из многих соседних краев семьи мастеровых людей к себе переманивал. Но что касается Моргачей, то их история в мальцовскую не укладывается. Дед Прохор весь семейный исторический уклад подноготно знал и мне откровенно его передал. Так глубоко редко кто копает. По рассказам, род Моргачей вел свое начало аж из славянского царства, которое простиралось от Дона до Кавказа и именовалось по-гречески Сарматией. Дело было, по его рассказам, аж в третьем веке до Рождества Христова. Дед Прохор, когда его о древности рода расспрашивали, утверждал, что он ведет начало от самого царственного Моргача (по-гречески – Ааморгаса). Но то, что в древности было – быльем поросло. А стекольным делом семья Моргачей занялась, когда нынешний Крым осваивали греки. С той поры уже больше не меняли своего семейного дела. Прохор Моргач стекловаренное дело от своего батьки перенял. Такое правило на мальцовских заводах было: сыны рабочую хватку от батьки наследовали, а тот, понятно, – от деда... И так с самойсамой древности велось. Чужих в свой семейный круг стекловары не пускали – все секреты держали при себе. И в их профессии часто случались неожиданные «обманки». Так называли они неожиданный сбой в их стекловаренном деле. И немудрено. Печь называется горшковой, в ней по кругу шамотные огнеупорные горшки стоят. Шесть горшков в печи, как правило, и в них могут вариться стекла разных цветов. Тут уж стекловар смотри в оба, не дай Бог, какой-то засор иноцветный в горшок попадет – пиши пропало. Тогда все цеховые химички – в ударе, ищут причину этой «обманки». Пока не найдут, не успокоятся. За почти полувековую работу Прохор Моргач много «обманок» пережил, но вот такую, что недавно случилась, не припомнит. А все началось с песни, которая прицепилась к правнучке. Были в ней такие слова: «Подари мне лунный камень. Сто преград преодолей. Отыщи мне лунный камень в древних кладах королей». Казалось бы, какое дело Прохору до этой песенки? Подумать только: «лунный камень – в древних кладах королей». В древние времена на Луну не летали, только через увеличительные стекла на ее многие кратеры посматривали. И думать не думали, что наступят нынешние сказочные времена. Однако зацепило старика, за нутро взяли слова песенные. Дотошный был старик. Подумать только, он и с археологами – искателями старинных вещей связывался, и со школьной учительницей письмо к американцам, побывавшим на Луне, направили, а уж об интернете и говорить не приходится. Всем один вопрос: «Какой он этот удивительный лунный камень?» И каждый раз одинаковый ответ: «Не знаем, не видели, не встречали!» Вот ведь как! Казалось бы, остановись, старик. Но столь дотошного разве остановишь? И не пытайтесь, не выйдет. Решил дед Прохор о своей заботе со старым другом поделиться, с Евграфом Шуваловым – главным художником хрустального завода, который не только в хрустале разбирался, но и в цветном стекле основательное понятие имел. Внимательно выслушал Евграф Сергеевич своего приятеля, не перебил, не осудил и не удивился. С понятием был человек, сам порой так увлекался сказочной затеей, что даже его подчиненные художники удивлялись. Но это к слову. А в этот раз говорит Шувалов Прохору: «Дело твое весьма забавное, но сложнейшее. Я тебе такой совет дам – подавайся-ка ты к Черному морю, на родину великого художник Айвазовского. Там в музее его имени сейчас проходит юбилейная выставка. Многие его работы мы с тобой знаем и помним, особенно его полотно «Девятый вал». Я на днях вернулся из Крыма и успел посмотреть эту выставку. О ней я тебе рассказывать не буду, если решишься на перелет в Крым – сам посмотришь и оценишь. А я тебе советую обратить особое внимание на небольшое полотнишко, затерявшееся среди «гигантов». Название той небольшой картины – «Голубая волна». Мне показалось, что это фрагмент какой-то большой картины художника, хотя на меня этот «фрагмент» все же произвел впечатление целостной картины. Удивительно! Я бы ее назвал «Лунная волна». Это то, что ты ищешь!» Прохор воспользовался советом своего друга и уже через неделю был на пороге музея Айвазовского. Так случилось, что «Голубую волну» он сразу обнаружил. Посетители толпились возле больших полотен с изображением исторических битв русских флотоводцев, а на картинку с волной никто не обращал внимания. Будто полотно одиноко ждало Прохора. Он так долго стоял перед картиной, что его заметила смотрительница музейного зала. Ей стало жаль этого старого человека, и она принесла ему стул. Прохор молча принял эту вежливость, только благодарно кивнул, не отрывая глаз от волны. Ему казалось, что это было живое море, тот момент, в котором сошлись прозрачная голубизна верхушки морской волны и только в ней отобразившийся луч голубого лунного света. Ему казалось, что, оторви взгляд от картины – и мгновенно пропадет видение, пойманное художником. Он уже думал о том, как в стекле отразить фантастические переходы от голубого верха в зелено-синий цвет серединного изгиба лунной волны и ниже, к желтовато-зеленому морскому дну. Опытный стекловар прикидывал в уме, не отрываясь от живого видения, какими красителями можно оживить оптическое стекло. Он знал по собственному опыту, как скажется на чистоте голубых и зеленых цветов смесь окислов меди и железа, как марганец добавит фиолетовости, кобальт сгустит синеву, как желтизну в стеклянном расплаве рождает добавка в него сурьмяно-кислого свинца или коллоидного серебра... Мысли о предстоящей работе не выходили из головы Прохора все время, пока он находился в музее, и потом во время долгого пути домой. Прохор предполагал, что работа будет не простой, но и думать не мог, какие трудности ему предстоит пережить в поисках своего лунного камня. Понимал стекловар, что дело это очень непростое, его нужно осваивать помаленьку. Сперва понемногу, в маленьких стаканчиках титановых, попробовать разные цветные добавки к чистому, как хрусталь, оптическому стеклу: что из этого получится? А потом уж на горшковую печь замахиваться. Всех женщин-химичек из заводской лаборатории своей затеей заинтересовал: нука, без полета на Луну получить лунный камень – фантастика! Но смог заинтересовать? Смог! Прохор как всегда варил оптическое стекло и всякий день придумывал задания для химичек. Они исправно вели дело, хотя оно не всегда их радовало. Стекловар умудрялся до микрограмма менять цветные добавки к оптической основе, но нужного результата не было. Мы вместе с Прохором пытались посчитать число попыток найти рецепт лунного камня, но на полутора тысячах сбились со счета. Не могу даже предположить, когда к опытному стекловару пришла догадка, что невозможно в стекле воплотить многоцветие лунной волны, схваченное кистью гениального художника. Он сам рассказал об этом, когда в недавний морозный день приехал навестить меня. Я как всегда был рад нежданной встрече. Суть да дело, дед Прохор после обычных встречных приветствий приступил к главному делу. Вначале поделился своими неудачами, а потом совершенно неожиданно сказал: «Смотри! Вот он – ЛУННЫЙ КАМЕНЬ!» И выложил на журнальный столик кусок застывшей стекломассы необычного цвета. Удивительное дело: на столе будто застыла морская волна, пронизываемая лунным светом. Снизу в этой волне бились обрывки солнечного оранжевого луча... – Все-таки ты, старина, добился своего! – восторженно произнес я, не отрывая взгляда от «камня». – Ты не поверишь, – ответил Прохор, – как это произошло. Такое случается только один раз в жизни... И старый стекловар поведал мне подлинную историю лунного камня: – Я уже отчаялся получить результат. Все говорило мне, что это бесполезная затея. И я прекратил все поиски. Занимался своим обычным делом – варил оптическое стекло. Прошло месяца три. Подошла пора ставить печь на холодный ремонт. Это когда все горшки стекловаренные из печи – долой. Печь охлаждают и в холодном состоянии ее разбирают. По сути дела, на старом месте сооружают новую печь. Вот это и есть «холодный ремонт». Как правило, из всех горшков остатки не вырабатывают, а остывшую стекломассу разбивают для повторного использования. В моем горшке оставалось невыработанной четверть стекломассы, когда печь остановили. Обычно, когда печь ремонтируют, стекловары отдыхают. И я отдыхал подомашнему. И вдруг в один из дней прибегает начальник смены и прямо с порога спрашивает: «Прохор Евдокимыч, ты никакого красителя в стекломассу не добавлял?» – «Да нет, – говорю, – все, как положено – чистая шихта была». – «Тогда пошли на завод – посмотришь на свое чистое оптическое стекло». Какой разговор, идти – значит идти. Пришли в отдел эрклезный, где из остывших горшков стекломассу выбивают. Подошли к моему развороченному горшку, я даже вскрикнул: «Мать моя!» Вместо чистого прозрачного стеклянного боя вижу вот такие осколки голубоватого стекла. Побожился, что никакого красителя в стекло не добавлял. Для проверки моих слов один голубоватый осколок измельчили и расплавили в печи у химичек. И что ты думаешь? Расплавленное синее стекло было чистым и прозрачным, что твой хрусталь. Удивились, но под строгим надзором повторили опыт. Результат такой же. Химички по своим правилам провели анализ: ничего не обнаружили и сделали заключение – «нерукотворное стекло». Вот я привез тебе на память кусок того нерукотворного лунного камня. Смотри и удивляйся! Может, ты разгадаешь этот секрет. Этот чудесный лунный камень лежит передо мною на рабочем столе, где я заканчиваю писать этот сказ! Юрий ЛОДКИН, член Союза журналистов, член Союза писателей России.

Юрий Лодкин взлетел высоко-высоко. А начинал в Дятькове: работал в комсомоле, в рай-газете «Пламя труда», затем был собкором и завотделом «Брянского рабочего», завсектором печати обкома партии, помощником «первого», корреспондентом ТАСС. На Политолимпе он пишет законы, отчеты о загранкомандировках, статьи и даже сказы. Успел побывать губернатором Брянщины.

Выбран в Госдуму на новый Олимп,
Юдоль его — быть в эпицентре вечно.

Легко ли это? Кто найдет ответ?

Он в креслах самых импортных засвечен,

Дарами депутатства обогрет.

Красавец!   Нью-Бажов!!   Разоблачитель!!!

И, чтобы стал Ю. Лодкиным любой,

Неплохо бы родить «Самоучитель».

Успех у книги был бы во такой.
 

Юрий Евгеньевич Лодкин родился 26 марта 1938 года в городе Дятъково. Во время Великой Отечествен­ной войны вместе с матерью был угнан в литовский город Алитус, где находился вфашистском концентрационном лагере.

Трудовую деятельность начал после окончания в 1958 году Дятъковского индустриального техникума по специальности «технолог стекла». Работал на Слободс­ком стекольном заводе в Кировской области и на Дятьковском хрустальном заводе. В 1958-61 гг. проходил службу в рядах Советской Армии. В 1963 году избран секретарем горкома ВЛКСМ г. Дятъково, затем перешел на работу в Дятьковский горком КПСС. В 1967-70 гг. - заместитель ре­дактора газеты «Пламя труда». В 1972 году окончил отделение журналистики Выс­шей партийной школы при ЦК КПСС. В 1970-83 гг. - корреспондент, завот­делом газеты «Брянский рабочий». С 1983 по 1987 год - заведующий секто­ром печати, помощник первого секретаря Брянского обкома КПСС. С 1987 по 1993 г. — собственный корреспондент ТАСС по Брянской области.

В 1990 году был избран народным депутатом РСФСР, а в апреле 1993 года — главой администрации Брянской области. В декабре 1993 года из­бран в Совет Федерации Федерального Собрания Российской Федерации.

В 1995-96 гг. — депутат Государственной Думы 2-го созыва, член Коми­тета по делам ветеранов, член Комиссии Межпарламентской Ассамблеи государств-участников СНГ по социальной политике и правам человека.

В 1996 – 2004 гг. - глава администрации Брянской области. По должности вошел в Совет Федерации Федерального Собрания Российской Федерации второго созыва, где был заместителем председателя Комитета по делам СНГ. В июле 1998 года был утвержден представителем Совета Федерации в составе депутации Федерального Собрания РФ в Парламент­ском Собрании Союза Беларуси и России в качестве руководителя, избран заместителем председателя Парламентского Собрания.

Ю.Е. Лодкин автор книг «Душевной щедростью» (Тула, 1970), «Хрустальная радуга» (Тула, 1972, 1980), «Хрустальщики» (Тула, 1979), «Литые кружева» (Тула, 1988), «Хрустальные грани» (Тула, 1990), «Лабиринт» (Брянск, 2008).

Награжден орденом Дружбы (1998), двумя орденами Русской Православ­ной Церкви (1998,2000), медалями.

Член Союза журналистов России, Союза писателей России.

ТАКИЕ НАДЕЖНЫЕ СЕРДЦА

Лесовоз "Рабенау", построенный в Выборге и оснащенный Брянским дизелем, совершал свой четвертый рейс под флагом Германской Демократической Республики.

Загрузившись в Архангельске, он ходко вспарывал штормовые волны Баренцева моря. В машинном отделении на все свои 6100 лошадиных сил трудился дизель.

Вместе с немецкой командой на судне шла советская бригада гарантийного обслуживания, и в ее составе — шеф-инженер отдела внешнего монтажа производственного объединения Брянский машиностроительный завод Юрий Викторович Сипицын. Его делом, его заботой было обеспечение правильной эксплуатации судового дизеля в течение срока действия заводской гарантии. Отдыхая в каюте, Юрий Викторович даже сквозь сон слышал мерный гул работающей машины. Этот гул действовал успокаивающе. Ничто не предвещало беды. И вдруг дизель резко сбросил обороты.

«Что случилось, что случилось?..» Вскочив с койки, Юрий Викторович сразу ощутил сильный крен судна на левый борт. Он машинально оценил его величину — тринадцать-четырнадцать градусов. И сразу же рядом с этой цифрой память поставила другую, из паспортных данных двигателя: «Гарантируется работа дизеля при крене до 15 градусов. При большем срабатывает система защиты двигателя, и он отключается». Судно в этом случае становится игрушкой в руках стихии.

Юрий Викторович рванулся в машинное отделение. Ноги скользили по рифленым ступенькам крутого трапа. Взобравшись к пульту, Сипицын поднял глаза и встретился с недоумевающим и несколько растерянным взглядом моториста Андуреаса. Жестом шеф-инженер показал ему, что нужно немедленно отключить систему автоблокировки и тем самым предотвратить остановку дизеля. Подоспевший в этот миг вахтенный механик Вольганг Майнеке кивнул в знак согласия. Система защиты была отключена вовремя. Но судно продолжало ложиться на левый борт. Уже было невозможно стоять на металлическом рифленом настиле, не держась за поручни. И вдруг дизель стал давать сбои... Сипицын пробежал взглядом по приборам, вскинул голову, и неожиданно в глаза бросилась прикрепленная к корпусу двигателя литая заводская марка с тремя буквами — БМЗ.

Позже Сипицын скажет, что каждый серийный дизель, как и человек, имеет свои особенности, свой характер. И отождествление машины с живым организмом давало право шеф-инженеру сказать:

— Не подведи, землячок... Это испытание твоей надежности.

— А что такое надежность дизеля?—пришлось мне как-то спросить у начальника отдела внешнего монтажа дизельного производства объединения БМЗ А. А. Кашина.

Как инженер, он мог ответить сухим языком научного определения: «Это свойство изделия выполнять свои функции, сохранять эксплуатационные характеристики в заданных пределах при определенных условиях и в течение определенного времени».

Но Кашин подумал и ответил:

— Надежность любой машины — это воплощение надежности придумавших и сделавших ее людей.

Мы сейчас не будем подробно говорить о резервах надежности, заложенных в конструкцию брянского дизеля его проектантами. Они есть.

Хотя бы такие: пятицилиндровый дизель может работать на трех цилиндрах, способен функционировать при отключении некоторых обеспечивающих систем...

Но представим себе, что задействованы все конструктивные резервы надежности. А двигатель все же останавливается: засорилась, к примеру, система подачи топлива. На спокойной воде такую остановку можно счесть мелочной. А если подобное случилось в жестоких штормовых условиях? Тогда «мелочь» неминуемо обернется бедой.

Слышал я и то, как бригадир сборочно-испытательного цеха дизелестроительного производства С. Ф. Красный проводил «политбеседу» с молодым слесарем:

— Пойми раз и навсегда: в нашем деле нет и не может быть мелочей. Мы делаем сердца кораблей, а они, как и у людей, должны быть без порока.

Теперь-то я знаю, что в критической ситуации на «Рабенау» бригада Сергея Федоровича Красного была надежной опорой для шеф-инженера Сипицына. Она поддерживала его своей добросовестнейшим образом сделанной работой.

— Дизель — это громадина высотой в трехэтажный дом,— рассуждает вслух Сергей Федорович.— В том дизеле ДБ-16, что установлен на «Рабенау», диаметр поршней 620 миллиметров, ход их — почти полтора метра. Какая, скажите, здесь нужна точность? В сотые доли миллиметра — микронная.

Мне довелось видеть, как С. Ф. Красный, его товарищи по бригаде П. Д. Грибачев, А. И. Третьяков, И. М. Власо ловят «сотки» и микроны. Им можно было бы удовлетвориться минимальными или максимальными допусками, а они, заливаясь седьмым, а может, десятым потом, ищут и находят более надежную «золотую середину».

Не этой ли придирчивостью бригады Красного к качеству своей работы объясняется то, что на протяжении ряда лет после типовых испытаний брянского дизеля межведомственная комиссия выносит заключение: «Цилиндро-поршневая группа — безукоризненна». И эти лавры безукоризненности сборщики безропотно, с полным на то основанием делят со станочниками и слесарями смежных цехов.

Но вернемся в ту штормовую ночь Баренцева моря на лесовоз «Рабенау».

Дизель судна даже на самых малых оборотах стал захлебываться. На схеме пульта тревожно замигали оранжевые и красные глазки. Сработала звуковая аварийная сигнализация. Стрелка манометра давления масла трепетно дрожала напротив цифры 0,8, отклонясь на целых «три десятки» от минимально допустимого норматива. Сипицын предположил, что при столь большом крене оголился заборник масла в цистерне и стал захватывать воздух...

Положение было критическим.

В машинное отделение спустился капитан «Рабенау» Алиберт Кох. Он сообщил, что крен превысил сорок градусов, и задал только один вопрос: «Будет ли работать дизель?» Капитан ни словом не обмолвился, что с судна непрерывно летит в эфир сигнал бедствия, что команда собралась в кают-компании, готовая в любой миг покинуть борт. Исход катастрофической ситуации теперь полностью зависел от тех, кто находился здесь, в машинном отделении. Моторист и вахтенный механик ждали, что ответит капитану советский шеф-инженер.

И Силицын ответил твердо: «Дизель будет работать».

Сказать так Юрию Викторовичу дали право те, кто подетально вынянчил на заводе машину, кто ежедневно делал и делает больше, чем предусмотрено дополнительными инструкциями, кто вкладывает в сердце кораблей частичку за частичкой свое собственное сердце.

Еще до знакомства с инженером Юрием Михайловичем Майдановым мне рассказывали о нем как о человеке, который любит ясность во всем, а что касается дела его жизни — судового дизеля,— особенно. Вот один из этих рассказов:

— Плунжерные пары дизельных топливных насосов высокого давления поставляет брянцам одно из смежных предприятий. Каждая пара входным контролем проверялась на плотность, и это до поры до времени казалось достаточным. Но в процессе ходовых испытаний судов Майданов и другой инженер, Б. П. Багриевич, пришли к мнению, что необходимо расширить диапазон контроля, проверять плунжерные нары еще и на «зазор» в определенных допусках. Тем самым еще более повышалась надежность работы топливных насосов высокого давления. Мало того, инженеры путем долгих поисков нашли собственную технологию точной приработки плунжерных пар. Это был инициативный поиск, к которому брянских специалистов не обязывал ни один параграф административных приказов, ими руководило высочайшее чувство ответственности за марку своего объединения.

В том, что топливные насосы на «Рабенау» в кризисный для судна момент работали безукоризненно, была несомненна и заслуга названных инженеров.

При знакомстве с Майдановым я напомнил ему об этой истории: «Вот, мол, это своего рода образец творческой работы».

— Ну, что вы,— смутился Юрий Михайлович,—это же обычное дело.

Тут же он стал рассказывать, с какой настойчивостью работают над повышением надежности дизелей инженеры Е. В. Дмитриевский, В. Н. Волков, В. А. Лобков, Ю. А. Алексеев, П. П. Прасс, В. В. Ивкин.

— Ежегодно мы выполняем до 60 объемных мероприятий, направленных на совершенствование дизеля,— это уже говорил не просто инженер Майданов, а человек, которому доверено возглавить бюро надежности при главном конструкторе по дизелестроению.

Юрий Михайлович сдвинул немного в сторону лежавшую перед ним папку с документами, и я увидел под стеклом фотографию «Рабенау», почти целиком легшего на левый борт.

— Недавний подарок Сипицына,— пояснил Майданов, кивнув на фотографию.

На терпящем бедствие судне после того, как шеф-инженер ответил капитану: «Дизель будет работать», прежде всего было перекачено масло из запасных емкостей в основную цистерну. На это ушло около пятнадцати минут. Маслозаборщик перестал захватывать воздух, и стрелка манометра поднялась к цифре 1,4 — номинальное давление.

Обнаружилось, что из-за чрезвычайно большого крена стало уходить топливо из цистерн дизель-генераторов. Здесь тоже прибегли к перекачке. Но подать топливо на охлаждение форсунок дизель-генераторов не удалось. По расчету Сипицына, форсунки должны были выдержать. И они выдержали. Вскоре, добившись стабильной работы дизеля на «самых малых» оборотах, его перевели на «малые».

Юрий Викторович Сипицын считает: безнравственно давать «добро» на плавание даже малейшему браку. И добавил: «В нашем ОТК — настоящие пограничники».

Я не спросил тогда Сипицына, кого он имел в виду конкретно, но думаю, что в их числе был и старший мастер ОТК цеха сборки и испытания дизелей Игорь Георгиевич Куприянов. В характеристике на него мне довелось прочесть: «Человек исключительной требовательности к себе и к работникам цеха». И сказано было так не ради красного словца. Когда Куприянову предложили возглавить цеховое бюро технического контроля, он отрезал: «Я свое сегодняшнее дело люблю и знаю, а вот административных задатков у меня нет». Он действительно досконально знает свое дело. Когда речь идет о качестве продукции — бескомпромиссен, даже беспощаден.

— Техника не терпит лжи,— говорит он.

И если так уж случается, накладывает вето на приемку продукции. Сколько предупреждений и запрещений подписано рукой Куприянова? Это можно подсчитать. Но, пожалуй, никто не может измерить, сколько сил тратит этот «пограничник качества», чтобы все технологические процессы точно соответствовали нормативу. Ясно, что Куприянов, и не он один из работников ОТК, тоже был на трудной вахте на «Рабенау» рядом с шеф-инженером Сипицыным.

«Рабенау», почти лежа на левом борту, малым ходом шел сквозь штормовое море к берегам Норвегии. Юрий Викторович, убедившись, что двигатель работает устойчиво, поднялся в кают-компанию. Команда встретила его улыбками, кое-кто, как ненужные вещи, сбрасывал с себя спасательные жилеты. Один из моряков, подступив вплотную к Сипицыну, совсем по-русски потрясая кулаком с отогнутым кверху большим пальцем, проговорил очень чисто: «Ваш дизель — отличный парень».

— Плохих не держим,— шуткой ответил Сипицын.

И уже совсем серьезно добавил:— Этот «парень» ходит на сотнях судов, под флагами более чем двадцати стран и обид на него нет.

И тут только Юрию Викторовичу объяснили, что произошло с судном. «Рабенау» оказался в зоне «кипящего моря», где беспорядочно бегущие волны, накладываясь друг на друга, обретают гигантскую высоту. Попав на такую волну, судно сильно накренилось, пакеты леса сместились на левый борт, из-за чего крен стал еще большим и уже постоянным.

Члены команды наперебой перечисляли шеф-инженеру названия судов, которые при значительно меньшем крене из-за остановки двигателей покорились стихии и оказались погребенными на морском дне.

Начальник ОТК дизелестроительного производства В. С. Гончаров, вспоминая этот случай, с гордостью говорил о том, что в дизельном производстве около полутора сотен рабочих метят продукцию личным клеимом, а два десятка удостоены звания отличников качества по министерству.

— Но дизель — дело рук многих тысяч людей, не будем закрывать на это глаза. И среди них может найтись человек, работающий по принципу «авось сойдет». И служба ОТК со своим аппаратом не в состоянии осуществить сплошной контроль за качеством работы на всех переделах. Как же быть? Как же обеспечивается надежность?

Многое, конечно, зависит от энтузиазма, принципиальности, честности рабочих и специалистов. Многое зависит, но не все. Бракодельству, косности, рутине должна противостоять система, которая не пропустит через себя ни одной плохой детали. И такой заслон действует. Название ему КС УКП — комплексная система управления качеством продукции. Заметьте: не просто контроля, а управления. Эта система со своими незыблемыми стандартами создает условия, при которых невозможно плохо работать.

Техника требует точного, математически взвешенного подхода. Эмоциями и высокими призывами надежность дизеля не обеспечишь. А творчество, добросовестность и принципиальность — все это вписывается в рамки КС УКП — содействует бескомпромиссности.

Истоки надежности нашего дизеля здесь.

Восемь часов потребовалось «Рабенау», чтобы дойти до Норвегии. Юрий Викторович Сипицин все эти восемь часов внимательно вслушивался в гул работающего дизеля, и странное ощущение не покидало его: казалось, что сердце корабля и его собственное сердце пульсируют в одном ритме.

После сложных маневров судно встало на причал у небольшого городка Хоненсвег. На следующий день газеты на своих первых страницах поместили снимки и репортажи с крупными заголовками — «Катастрофа на «Рабенау».

Но катастрофы не случилось. Катастрофы не было.

Юрий Лодкин

"Повороты судьбы"

Так называется новая книга нашего коллеги,  ветерана журналистики, первого всенародно избранного губернатора Юрия Евгеньевича Лодкина.

Книга состоит из восьмидесяти вопросов и ответов  – по количеству прожитых лет. Но это не автобиография, это взгляды, сформировавшиеся за непростую жизнь, в которой были война, концлагерь, тяжелые послевоенные годы, учеба, работа… Журналист, политик, общественный деятель, Юрий Евгеньевич делится своими воспоминаниями, мыслями о нашем прошлом, настоящем и будущем. Эта книга  – его завет потомкам, наказ.

Лодкин

Бывшему брянскому губернатору Юрию Лодкину присвоили звание почётного гражданина Брянской области. Об этом стало известно сегодня, 27 декабря, 2019 года на последней в этом году сессии облдумы. 

Депутатский корпус поддержал данное решение. Юрий Лодкин руководил Брянщиной в 1993 году и с 1996 по 2004 год. С 1995 по 1996 год он отстаивал интересы региона, будучи депутатом Государственной Думы. 

Долгие годы жизни Юрий Лодкин посвятил любимой профессии, проработав журналистом в районных и областных газетах. А затем - корреспондентом ТАСС.