Госпожа Бовари Трубчевского уезда. 1824 год.

Предлагаемый вашему вниманию очерк является историческим исследованием провинциальных нравов и быта Брянщины пушкинского времени, основанный исключительно на документах Брянского архива.

ОДНИМ из небогатых помещиков села Лопушь Трубчевского уезда был
коллежский асессор и кавалер Алексей Герасимов сын Брусилов. Предки его
поселились здесь еще в Смутное время, в начале XVII в. Жена принесла ему
в приданое небольшое поместье в деревне Богатое в Малоархангельском уезде
Орловской губернии. У Алексея Герасимовича были сыновья Павел, Иван и дочь
Федосья. Старший его сын — губернский секретарь Павел Алексеевич, судя по
документам, в 1807 году женился на дочери титулярного советника девице Марфе
Петровне Тимоновой.
В 1815 году Алексей Герасимович разделил небогатое наследство между детьми.
Павлу досталась часть крестьян из малоархангельского поместья, два дворовых
человека из Лопуши. У Марфы Петровны тоже был в Лопуши дворовый человек
Семен Алексеев, 14 лет, которого она в 1808 году купила у своего родственника
помещика Алексея Даниловича Савича из Сумского уезда. В 1813 году этого
Семена она продала прапорщице Прасковье Страмоуховой в Крамской уезд, но
зато у нее появилось еще три крепостных: незаконнорожденный сын дворовой девки
Павел' Гаврилов, Петр Тимофеев и девка Анна Леонтьева, которая сбежала
в 1815 году.
После раздела супруги перебрались в Гаврилково, где построили усадьбу и куда
перевели часть своих людей из Малоархангельского уезда Орловской губернии,
а также из Сумского уезда Слободско-Украинской губернии. Крепостными
Брусиловых были семьи Гноевенок, Твердохлебов, Купсов, Лебедей, Даниленок,
Коротких, Веревских, Бугаенок, Евтушенков, Левченков, Березовских, Мелещенок,
Мазиных. Гаврилково находилось в 153 верстах от губернского города Орла, в 60 —
от Трубчевска и в 27 верстах — от Брянска в лесной болотистой местности.
Дом Брусиловых в Гаврилкове был, как и у других мелкопоместных дворян,
деревянным. Хорошо, что хотя бы не соломой крыт, как у совсем уже бедных
помещиков, а гонтом. В доме было семь комнат, четыре печи. Обставлен был
простой деревянной крашеной мебелью: столами, стульями, кушеткой, двумя
диванами, шкафами. Зато был мраморный умывальник. В буфете стояла дешевая
фаянсовая и оловянная посуда. В красном углу висело несколько образов
в серебряных окладах. На дворе были выстроены флигелек в четыре комнаты,
людские избы, амбары, подвалы, сушильня, молотильный и каретный еараи, на рять
мест конюшня.
Супруги жили в мире и согласии. Павел Алексеевич был мужем заботливым
и ласковым. В 1807 году у них родилась дочь Александра, через одиннадцать лет —
сын Платон, а 29 января 1821 года — дочь Юлия. Чем могли заняться дворяне
в «глуши забытого селенья»? В основном хозяйством занималась Марфа Петровна,
и была она хозяйкой рачительной. Несмотря на небольшое число крестьянских душ,
супруги жили в достатке. Крестьян они не разоряли — иначе что же с них
возьмешь? 10 дворов крестьян было у Брусиловых в Гаврилкове. На двор
приходилось по две-три лошади, по корове, по две-три свиньи.
Вот, например, двор крестьянина Николая Стефанова. В 1834 году ему было
27 лет, а жене его Татьяне Тарасовой — 24. С Николаем жили его братья Федор
23 лет, Осип 16 лет и сестра Мария 14 лет. С ними жила и их мать Васса Гурьева,
50 лет. Хозяйство их состояло из избы, амбара, сарая, двух лошадей, коровы, овцы,
пяти кур. Несжатой ржи было на 10 копен.
В то же время с крестьян старались выжать все, что можно. Не от хорошей жизни,
видно, сбежал от Брусиловых крепостной человек Матвей Котов, которого поймали
в 1827 году в Соликамском уезде Пермской губернии и сослали на поселение.
Брусилова просила заплатить ей хотя бы по квитанции за ссыльного и жаловалась
ка предводителя дворянства Бориско, но «единственный защитник вдов и сирот» за
два года ничем не помог ей. Позже ей объяснили, что за бродяг и сосланных на
поселение квитанций, в отличие от рекрутов, не полагается.
Креме Брусиловых в Гаврилкове были поместья других помещиков: коллежского
регистратора Александра Андреева Голенищева и надворного советника Безобра-
зова. С соседями в то время отношения тоже были неплохие. Госпожа Брусилова
была крестной матерью дочери Голенищева.
Роскошь разъезжать по столицам, а тем паче по чужим странам Брусиловы себе
позволить не могли. Поездки их ограничивались ближними городами — Брянском,
Трубчевском. Помимо решения разных вопросов по хозяйству и управлению
имением в уездных центрах можно было встретиться с местным дворянским
обществом, показать себя и других посмотреть. Иностранных языков госпожа
Брусилова не изучала, но читать на русском любила. Трудно сказать, что она
конкретно читала, но, судя по стилю ее писем, волновали ее романтические вещи,
особенно про страстную любовь, измену и смерть любовников. Еще больше
волновали душу песни и романсы. Она вполне усвоила романтический стиль
повестей и стихотворений своего времени. Особенно нравился ей романс «Черная
шаль» на слова А. С. Пушкина . О Пушкине она могла слышать и от своего дальнего
родственника, лицеиста второго выпуска, Николая Николаевича Брусилова,
поместье которого находилось в селе Выгоничи Трубчевского уезда.
Муж, хотя и любил ее, был для нее обычным помещиком, видевшим смысл жизни
только в том, чтобы хорошо покушать, выпить, поспать. Он совершенно не отвечал
представлениям Марфы Петровны о романтическом возлюбленном, а к тому же
болел, ревновал к своей супруге, которая летами была несколько помоложе егот Да
и вообще, начитавшись романов, она поняла, что настоящая любовь возможна
только между любовниками, а не законными супругами.
Вот так, в скуке, проходила жизнь, а госпожа Брусилова мечтала о настоящей
страстной любви. Томилось ее женское сердце, рвалось из унылого Гаврилкова.
И вот в 1824 году произошел случай, перевернувший всю ее жизнь.
В Брянске расположился на квартиры 21-й егерский полк, что внесло оживление
в жизнь дворянского захолустья. В городе начали устраиваться вечера и приемы.
В числе других дворян бывали на них и Брусиловы. Сколько тут молодых красавцев
офицеров, блиставших эполетами своих мундиров и любезным обхождением
с дамами! Не сравнить их с обрюзгшим Брусиловым. Марфе Петровне особенно
бросился в глаза молодой красавец поручик Прокофий Тризна, 22 лет от роду, всего
на пять лет старше ее дочери Александры, в общем-то самой Брусиловой
годившийся уже в сыновья. И Марфа Петровна начала осуществлять свою мечту
о романтической любви. На вечер, устроенный командиром полка Бушеном, она
приехала одна, без мужа. При разъезде с вечера Марфа Петровна пригласила
поручика сесть с нею в карету, чтобы подвезти до квартиры, и во время дороги без
всякого с его стороны повода изъяснилась в любви в таких словах:
— Вы так умеете мастерски притворяться, что как будто не замечаете, как я вас
страстно люблю. Теперешнее наше положение довольно, кажется, должно вас
| уверить.
Он ответил:
— Неравенство делает нас бесполезными.
— Любовь все равняет,— проговорила свое любимое изречение Марфа
Петровна.
Подъехав к его квартире, они распрощались. На другой день поручик получил от
нее записку с такими словами: «Я не скуку чувствую, но несравненное удовольствие
бывши с вами, я думала, вы давно это видите, я сколько ни старалась преодолеть
чувств своих, но ах. все тщетно, это не верно, сщастие мое, но я люблю вас! Небо, что
я сказала более, нежели должно, но, ах. сего истребить уже невозможно!»
Молодой поручик поддался староватой, но страстной даме. Дело обычное для
молодого офицера. Правда, раза два он ей изменил: с дворовой девкой и с какой-то
Танькой. Марфа Петровна об этом дозналась, но простила любовника.
Однако счастье ее продолжалось недолго. В апреле 1825 года полк выступает на
новое место, и Прокофий Иванович исчезает, даже не предупредив Брусилову,
которая ему уже изрядно надоела. Марфа Петровна с этим не смирилась и одну за
другой посылает к нему записки с заверениями в любви. «Чтобы доказать тебе, мой
друг, в полном смысле мою к тебе уверенность, стоющую от тебя полной и точной
взаимности, я решилась не скрыть от тебя ничего, ежели ты и после того будешь мне
не доверять и бояться меня и будешь все также холоден, то тогда не знаю уже. как
о тебе и думать». В другой записке она пишет: «Божество мое. плати мне
взаимностью, не погуби меня, я умру без тебя. Это не игра ума, а настоящие
чувства, излитые прямо с сердца, и могут быть доказаны, надемсь».

В августе 1825 года Павел Елексеевич Брусилов умер. Теперь руки у Марфы
Петровны были развязаны. Одно за другим летят письма к милому другу. Однако
ответы приходят редко и весьма холодные. В письме от 4 декабря «из мрачного
селища несчастной» она упрекает Тризну, что тот написал письмо некоему Р.,
в котором уверял его в том, что никогда не любил Брусилову, а дурачил для своих
выгод. Марфа Петровна жалуется, что ее ближние строят козни против этой любви:
« И кто же? Родная мать моя, примерное нещастие, я вонзила бы себе кинжал
в грудь, теперь же клянусь всею вселенною, ежели бы не нещастные дети
удерживали меня! Возможно ли это злодей той. есть любовник матери моей...
Никогда еще язык мой не сказал, а руки не написали сего ужасного слова, а теперь
скажу, что я имею первейшую злодейку в матери моей».
Весной 1826 года по трубчевской и брянской округе расползлось скандальное
известие: титулярная советница Брусилова разрешилась от бремени незаконно-
рожденным сыном. «...Нарушив совесть, будучи вдовою, родила незаконно-
рожденного сына Ивана, в чем и сама созналась, пренебрегая тем, что по
священному браку имеет в наличности двух дочерей и сына Платона». Незаконно-
рожденных в те времена детей рожали часто солдатки. Для них это было делом
малозазорным, но чтобы благородная дворянка, да в таких летах! Такого тут
никогда не слыхивали. От вдовы отвернулись все соседи. Такой позор можно было
покрыть только браком.
Марфа Петровна предпринимает энергичные попытки разыскать Тризну, но все
старания были тщетны. Тризна скрылся, а письма присылал назад нераспечатанны-
ми. Наконец, она не выдержала, покинула поместье, детей и бросилась искать
пропавшего любовника. Под чужим именем она отправляется весной в места
квартирования 21-го егерского полка в Могилевскую губернию. В местечке Коханов
оставляет свой экипаж, а сама на простых лошадях, с одной женщиной, Фионой
Гавриловой, приехала в деревню Немойту в восьми верстах от Сенно, где находился
с полком Тризна.

Преодолев зсе препятствия, Брусилова добралась до Петербурга, о чем и дала
весть Тризне. Через море и крепкие караулы попасть в Кронштадт ей не удалось.
С досадой возвращается домой. Она решила принудить Тризну к браку, как сейчас
говорят, в административном порядке. 19 августа 1828 года она подает прошение
главнокомандующему армией генерал-фельдмаршалу графу Остен-Сакену с жало-
бой на обольстившего ее Тризну. В качестве доказательства предъявляется вся ее
любовная переписка с Тризной и личные показания. По приказу главнокомандую-
щего назначается военно-судная комиссия, которая в течение двух лет продержала
бедного Тризну под следствием с уплатой ему половинного жалования. Следствие
тянулось медленно, нужны были разные справки и сведения, которые при тогдашнем
транспорте доставлялись нескоро.

К январю 1835 года Брусилова перебралась в Почеп. Опеку над имением
предложили помещику Надеину, тот тоже долго отказывался, но в конце концов
согласился. Заведывал имением с 30 августа заседатель Барыбалов. По его
отчетам можно иметь полное представление о помещичьем хозяйстве. Вот доходы
с 30 августа 1834 по 1 августа 1835 г. Ржаного хлеба было нажато 36 копен,
с которых вымолочено 17 четвертей 7 четвериков. Из этого числа 3 четверти
7 четвериков пошло на посев, крестьянам взаимообразно отдано 9 четвертей
4 четверика, для платежа податей 4 четверти 7 четвериков продано за 61 руб. 75 коп.
Осталось 3 четверти 5 четвериков. Озимой пшеницы засевалось для помещичьего
пропитания всего 7 четвериков. Овса было высеяно 10 четвертей один четверик.
Гороха — 2 четверика. С 11 копен ячменя, нажатого на полутора десятинах земли,
было вымочено 2 четверти 5 четвериков, гречиха на четырех десятинах и просо на
половине десятины были побиты морозом. Из 15 копен конопли, собранной
с полудесятины, намолочено 4 четверти 5 четвериков. Одна четверть конопли
продана за 13 руб. 65 коп., а одна четверть пять четвериков употреблена на посев.
Пеньки осталось 6 пудов 30 фунтов. Сена накосили 60 летних возов — всего на
600 пудов. Староста Федот Ефимов продал 379 пудов коммерции советнику
Торубаеву за 113 руб. 70 . копеек.
Для нумизматов будет интересно, какие деньги были даны в уплату за сено: две
ассигнации по 25 рублей и три синих по 5 рублей, два русских полуимпериала по
21 рублю 50 копеек, один талер в пять рублей 60 копеек, один Петра Первого
целковый в четыре рубля 60 копеек, два целковых 1§17 и 1824 года по 8 рублей
30 копеек, шесть восьмигривенных по 5 руб. 42 коп., один шестигривенник в 69 коп.
и 9 коп. медью.
Итого доход составил 189 руб. 10 коп. В расходную статью вошли подати
и рекрутские сборы в сумме 98 руб. 90 коп. За мерку проса для посева заплачено
2 руб. 10 коп. За неосмотрительно употребленные Брусиловой для прошений об
отмене опеки 5 листов простой бумаги вместо гербовой по закону взыскан штраф
в 5 руб. 75 коп. Итого осталось 63 руб. 38 коп.
Крестьяне были в основном на барщине, но дворового человека Симеона Петрова
отпускали на четыре месяца на работу на оброк. В 1835 году он заплатил 6 рублей.
Таких денег с барщинных, полуголодных крестьян выколотить было нельзя. Эти
6 рублей были выданы на содержание малолетнему Платону Брусилову, что,
конечно же, было очень мало для дворянина.

Титулярная советница Брусилова Марфа Петровна в этом же сельце владела
13 душами мужского и 13 женского пола. По кредитным займам имение ее хотя и не
находилось под опекой, но могло быть взято в любой момент в случае донесения
земского суда о неуплате просроченных взысканий за долги опекунскому совету.
Обремененная долгами, неугомонная старушка потихоньку угасала в своем
мрачном селище, вспоминая, быть может, молодого красавца поручика Тризну, не
разделившего ее страстную любовь. (Ее письма и другие документы сохранились
в фонде Трубчевской дворянской опеки в Брянском архиве, благодаря чему я смог
так подробно осветить эту историю.

Директор Брянского областного историко-краеведческого музея В.П. Алексеев