В день начала войны 22 июня 1941 года я была в пи­онерлагере, в десяти киломе­трах от Клинцов. Услышав о начале войны по радио, на­чальство лагеря разбежалось и нас бросило. Ну и мы пош­ли домой пешком, кто куда. Я тогда окончила девять клас­сов, мне было шестнадцать лет. В молодости я ничего не боялась, вот и про войну всерьез не думала. Счита­ла, что мы немцев в течение нескольких дней разобьем, как говорил нарком товарищ Ворошилов.

Мне порой снились стран­ные сны, которые потом сбывались. Вот и в июне со­рок первого мне приснилась географическая карта СССР, светящаяся, а по ней с запа­да ползет страшная черная стрела с надписью «Герма­ния». И вскоре началась во­йна. Через два года был мне еще сон. С крыльца я увидела: над озером шар летит с тремя толстяками. И только много позже узнала, что в эти дни как раз Сталин заключил в Тегеране договор с Черчил­лем и Рузвельтом. Странное такое совпадение.

В нашей семье, отец — бух­галтер, было пятеро детей, де­вочек. Прокорми их, попробуй! Так что в сытости мы никогда не жили. Я девочкой помню голод 1934 года, когда мы ели тошнотики из мерзлой кар­тошки, а мама пекла блины из очисток. Меня рвало от этих тошнотиков. Выжили как-то!

А война до Клинцов до­бралась очень быстро. Наши ушли из города без боя. Его по­началу и не бомбили. Об эва­куации никаких разговоров не велось. Не знаю, почему. Наш дом, он и сейчас цел, сто­ял на выселках у Стодольского озера, у оврага. Это обсто­ятельство в войну выручило наше семейство. Овраг был рядом, туда мы прятали коро­ву. Немцы корову не забрали, и она спасла нас от голода.

Когда немцы зашли в го­род, они собрали на площади евреев, тех, кто не успел уйти, и всех расстреляли за горо­дом. Это был ужас. Но че­ловек так устроен, что при­выкает ко всему. Тем более, что новых зверств учинено не было. И какая-то стран­ная жизнь началась. Война была далеко, надо было как-то жить и что-то есть. Чтобы получить карточку, чтобы не угнали на работу в Герма­нию, я устроилась в какую-то артель, где мы в две сме­ны лепили горшки и вязали маты. Во вторую смену я воз­вращалась домой в темноте, но нам давали пропуска, что­бы патруль не задержал.

НОЧНЫЕ ГОСТИ

Помимо немцев в Клинцах стояли итальянские и вен­герские части. И вот один итальянец меня приметил случайно,среди прочих вы­делил. А я была боевая и хо­рошенькая тогда. Пытался ухаживать, до дома прово­жать. Ничего неприличного не было. Все уговаривал вы­йти за него замуж. Обещал в Италию увезти, как только война кончится. Но мама однажды нас двоих увиде­ла и эти встречи запретила. Да вскоре моего итальянца отправили на фронт.

Я ведь поначалу даже на танцы в городской парк ходила. Немцам там появ­ляться было запрещено, а на­ших ребят было всего ничего, одни девчонки. И вот прилип ко мне парень, противный, наглый, из полицаев. Всё ла­пал. Я и бросила эти танцы.

Отец при немцах работал в городской управе на какой-то мелкой должности. Как теперь понимаю, у него была помимо дневной, и еще одна, ночная, жизнь. По ночам к нам осторожно стучались ночные гости. О чем они гово­рили с отцом и что обсуждали, я не знала. И уходили они всег­да через черный ход, кустами, к озеру. Но то, что после войны отца не арестовали, как мно­гих, а сразу взяли на работу, причем в военкомат, думаю, говорит о многом. Но об этих тайных делах отец ничего так и не рассказал и потом, когда немцев прогнали. И еще был эпизод: в сорок четвертом, по­сле освобождения, я заканчи­вала школу, и меня исключили из комсомола с формулиров­кой «За плохое поведение при немцах». Отец увидел меня в слезах, расспросил что и как, сходил в райком, и меня вос­становили в комсомоле. Зна­чит, весом был его голос.

После войны всех быстро поделили на героев и не ге­роев, в анкетах ввели графу «находился или нет на ок­купированной территории», и ответ на этот вопрос мно­гим испортил жизнь. Но ведь на оккупированной терри­тории оказались миллионы и миллионы людей, и это была не их вина, а, скорее, беда. И им надо было как-то выжить, спасти детей. Как?

У нас был сосед Мущинин. Знаю, что он лично вычер­кнул меня из списков для от­правки на работу в Германию и тем самым, скорее всего, спас мне жизнь. А своей же племяннице помочь не смог. Ее увезли, и сгинула девушка. Этого дядьку, который нико­му ничего плохого не сделал, в первые дни после освобож­дения, когда в городе толком и власти никакой не было, расстреляли прямо на улице неизвестные люди. Наверно, он знал что-то опасное для них и мог потом рассказать?

Признаюсь, что читать я никогда не любила, в семье никаких книг не было, одно богатство в семье имелось — медный    самовар.    Училась я не хуже других, а по мате­матике вообще отлично. И та­кой характер — веселая и бес­печная. Кавалеров не искала, они меня сами находили. Так и познакомилась в сорок четвертом году с очень слав­ным парнем Ваней Шконди-ным. Родом он был с Кубани, а его воинская часть перед отправкой на фронт распо­лагалась в Унече. Ваня мне подарил свою маленькую фотографию. Красивый был, сильный. Летчик. Влюби­лась в него без памяти. Я во­обще влюбчивая была. А вот только на лодочке по озеру мы с ним и успели всего раз­ик покататься, да поцеловал он меня на прощание. Я так и обмерла. Сначала с фронта писал, потом перестал. И мне из части на мой запрос при­шел ответ, что геройски по­гиб летчик Шкондин при вы­полнении боевого задания. Я замуж-то потом только че­рез пять лет вышла, не могла никак забыть Ваню. Да и сей­час помню.

Жизнь моя так сложилась, что почти всю ее я в Клин­цах провела. Кассиром рабо­тала в гастрономе на улице Свердлова. Между прочим, начальство меня отмечало: всегда у меня все сходилось в отчетах до копеечки. Ни­каких богатств не накопила, да и не жалею об этом. Жаль только, что мало где побыва­ла, вот Москвы-столицы на­шей так и не повидала.

Записал Ю.Ф.