Брянск. Иван Павлович Тюрин, воспоминания.
ОТ РЕДАКЦИИ:
Мы публикуем фрагменты из воспоминаний председателя Брянского горисполкома, заместителя председателя Брянского облисполкома Ивана Тюрина. Свои воспоминания Иван Павлович записал в общую тетрадь в 60 годы, и это вообще выглядит удивительно для того времени. Подобных воспоминаний никто не печатал, да и вообще в те времена было лучше помалкивать, чем что-то записывать. Тем более, что, в конце 30 годов, как многих брянских руководителей, Тюрина по обвинению в контрреволюционной деятельности арестовали. Он отсидел 14 месяцев, однако — и это редчайший случай, — был выпущен и восстановлен на работе. Воспоминания Ивана Павловича полвека хранились в семье Тюриных, пока недавно не были изданы ничтожным тиражом, всего в 50 экземпляров. А сообщил нам об интересной книжке Почетный гражданин Брянска И. Я. Поручиков, который знал Тюрина и аттестует его как в высшей степени достойного человека.
Мать и отец никогда не ездили на поездах. Были неграмотными и поэтому никаких записей после себя не оставили. Ни одной бумажки, ни одного документа. Так жили и умирали почти все крестьяне из бедняцко-середняцких слоев. И это считалось нормальным. Отсюда — темнота и бескультурье, вера в чудеса и бога. Все надеялись на бога. «Как бог даст». Да только он нам мало давал.
Наши предки — бывшие крепостные помещика Тютчева. Мое родное село Речица входило в Ов-стугскую волость и до революции насчитывалобОО дворов. В Речице было две лавки. Одна принадлежала купцу Норостину, другая — купцу Леневу. Из кустарных промыслов была одна маслобойня Коростина. Все наше село привозило ему коноплю для переработки на масло. Другого растительного масла, кроме конопляного, у нас не знали.
Садов в Речице, не считая сад помещика Агеева, было мало. На усадебных участках выращивали только картофель, свеклу, капусту. Зато не было лука и огурцов, не говоря уж о моркови, помидорах и других овощах.
Жили мы бедно. Я помню, как во сне, старую хату, покрытую соломой, и старый двор. Окна выходили на маленькую речонку внизу под горой, которая впадала в Десну. Против хаты росли две груши, плоды которых никогда не вызревали, ребята сбивали их палками.
До революции отец имел один душевой надел, около трех гектаров по-нынешнему. У нас была одна корова и одна лошадь — гнедой мерин, он прихрамывал на заднюю ногу. Еще помню лучину, которой наша семья по бедности пользовалась вместо керосиновой лампы.
Посредине хаты стояла подставка и в нее вкладывалась зажженная лучина. Она потрескивала и освещала небольшое пространство. В зимнее время за прялками сидели мать, невестка и сестра. Отец сидел у стала и кашлял, а я учил уроки и поправлял лучину, В хате было холодно. Печь топили один раз в сутки. За день множество раз открывали дверь, через которую вихрем врывался морозный воздух. И,конечно, никакого тепла в хате не оставалось. На окнах — слой
снега, потому что вторых рам не было. Почти все население, за исключением интеллигенции и богатых, носили одежду и обувь собственного производства. Белье шили из домотканого полотна, верхние рубашки тоже. Зипуны шили из шерстяной ткани, которую ткали женщины. Тулупы по-шивали из овчин, но этим делом занимались прихожие портные, так как в Речице никто не умел шить тулупы. Обувью служили лапти, которые плели из лыка деревенские мужчины. Старики носили колпаки и шапки из овчин. И только перед революцией многие, особенно молодые, особенно те кто ездили работать в Брянск и Бежицу, стали носить покупные шапки и картузы и шить рубашки из ситца и хлопка.
Питались мы плохо. Очень плохо. Пища была однообразной, каждый день — одно и то же. На обед было всегда два блюда — щи без мяса, или как у нас называли варево, и картоха. Ужин такой же, а утром приготавливался отварной картофель, иногда неочищенный. Осенью и зимой ели соленые грибы. В лес по грибы выезжали всей семьей в непогожие дни, так как в хорошие дни надо было работать в поле. Вообще работы всегда было по горло. Засолку грибов производили прямо в лесу, грибы получались неплохие. Мясо ели только по праздникам, по кусочку каждому и только в обед. А еще мучили посты. Их было много: перед Рождеством, в Пасху, петровский пост, а кроме того каждую среду и пятницу. В постные дни нельзя было кушать даже молока, да его было и мало, корова у нас была непородистая.
Ели все из одной деревянной миски деревянными некрашеными ложками. Даже когда за стол садились чужие люди. Так же ели молоко, наливали в общую миску, предварительно накрошив хлеба.
Белье стирали древесной золой, мыла не покупали. Когда белье высыхало, его катали при помощи деревянного валика и зубчатой каталки. Белье становилось мягче. Отсюда, видимо выражение «Не мытьем, так катаньем».
В нашем селе бань не было, мылись дома, в печах. Парились изредка в русской печи, затем немного обмывались нагретой водой из чугуна. Чистотой не блистали. Особенно грязными были ноги.
Полы мыли всего несколько раз в год, перед праздниками и только летом. Половые доски поливали водой и скребли ножом или лопатой, потому что накапливался большой слой грязи, похожий на асфальт. Смыть такую грязь было невозможно, вот и скребли.
Спали на печи и лавках, которые заменяли стулья. Кроватей, конечно, не было. О простынях понятия не имели. Никакой мебели, кроме стола, не было. На полу, лавках, напротив печи стояли чугуны, ведра, лохань. Кругом грязь. Особенно страшно было зимой. Отелится корова, теленка несут в дом. Воздух — дышать нечем, но тогда это считалось нормальным. На холоде погибнет теленок, и так же — с ягнятами. А летом досаждали мухи, житья от них не было.
Бедность была во всем. Экономили даже на спичках. Вечером нельзя было зажигать лучину спичкой, надо было раздуть угольки в печурке. А спички покупались в лавке в обмен на яйца.
Мы, мальчишки ходили собирать в рощу ягоды. Соберешь несколько кружек и несешь на варенье купцу Коростину. За миску ягод платили три копейки, и дорога была каждая копейка. Я в руках отца и матери денег не видел.
Вставали в деревне рано, работали от зари до зари. Надеяться нам было не на кого. Отдыхали только по праздникам, а на севе, весной, и на уборке урожая работали и по воскресеньям, раз урожай поспел, надо его убирать, а не праздновать.
У нас был самовар, чистили его кирпичом и суконкой, чай пили без сахара, заваривали какой-то сушеной травой, изредка покупали плиточный фруктовый чай. Чай любил пить отец. Он болел астмой, как сказали бы сегодня. Ему было трудно дышать.
Особенно трудно ему было в зимние дни, Сидит у стола и поминутно кашляет. В избе трещат три самопрялки. От расчесывания кудели льна или замашки образовывалось облако пыли, которое висело над головами. Как тут не закашляешь? Отец ругался, но разве можно остановить работу? Одеваться как-то надо было. Поэтому с болезнью отца не считались, хотя и сочувствовали. Пряли до петухов. И так каждый день в течение всей длинной зимы. Работали без отдыха, молча.
Как ни трудна была деревенская жизнь, молодежь оставалась молодежью. Парни и девушки влюблялись, веселились. Во всем селе было две однорядных гармошки, они и веселили.
Еще на масленицу катались на самодельных коньках, катались на санках, корзинах, дно которых намазывали коровьим навозом, поливали водой, замораживали, и оно делалось, как стеклянное.
В пасхальные дни было особенно весело. Девушки водили хороводы, пели песни, катались на высоких качелях, в одиночку и парами. Например, девушка садится в качели, а два парня по бокам раскачивают ее веревкой, да так высоко, что дух захватывает. А вокруг стоит толпа и хохочет. Еще парни и девушки играли в мяч, лапту, городки. Мужчины иногда дрались в рукопашную. Это была уже не игра, а побоище, но такие баталии случались нечасто.
Газет в нашей деревне не выписывали, о них понятия не имели. Были только проповеди священника в церкви. В церковь ходили каждое воскресенье. Там было холодно и нудно, а надо простоять три часа. Пока в церковь не сходишь, обеда не давали, вроде, было грешно. Надо сказать, вокруг церкви было культурно и чисто. Наша церковь была построена в виде корабля. Вокруг церкви был большой фруктовый сад, обнесенный железной оградой, выкрашенной в зеленый цвет. Церковь стояла на горе, на самом видном месте. Звон колоколов был слышен далеко окрест.
Самое свободное время на селе было до Пасхи. А потом сев, уборка и так до Покрова, то есть 1 октября. К этому сроку на полях не оставалось ничего, все было убрано.
Тем крестьянам, кто задержался с уборкой, односельчане оказывали помощь. Собирались на толоки, жали хлеб бесплатно, обычно в воскресенье. Существовали традиции взаимопомощи. В луга собирались сообща, по несколько дворов вместе. Коллективно косили, сушили и убирали сено в копны, а потом делили по душевым наделам. На каждую копну бросали жребий. Это делал старик. При дележке делали лишнюю копну, которую продавали попу или купцу. На вырученные деньги покупали водку и там же распивали. Домой сено перевозили по санному пути зимой.
Уборку ржи и ячменя производили вручную серпами, это делали женщины. Овес и гречиху косили мужчины. Осенью все страшно уставали: уборка зерновых, посев озимых, копка картофеля. Рожь молотили в четыре цепа, — обычно надо было целый овин смолотить. Делали это до восхода солнца, молотили не в разнобой, а в такт. Потом завтракали и шли на другие работы.
В каждом хозяйстве выращивали лен и коноплю. Лен сеяли для волокна и будущих холстов, а коноплю — для продовольственных и хозяйственных нужд, из нее делали веревки. Часть пеньки продавали местному купцу, а из семян вырабатывали конопляное масло, кстати, очень вкусное.
Конопляную тресту перерабатывали весной. После того, как она высыхала на солнце, ее подсушивали и затем мяли. После продажи пеньки отец всегда привозил буханку белого хлеба. Тогда это был настоящий праздник. А больше нам было нечего продавать, потому что все потребляло наше хозяйство. Осенью мы, мальчики ходили по полям и собирали невыкопанную картошку. Ее было совсем немного, но если за несколько часов удавалось собрать корзину, я выменивал ее у священника на яблоки.
И хорошо, что отец понял,
что мне нужно учиться, и отдал
в школу. Именно школа в Овстуге,
в трех километрах от нашего села,
в конечном итоге изменила
мою жизнь. Т!
**************
Иван Павлович Тюрин – человек с интересной и нелёгкой судьбой. О своей жизни он рассказал в мемуарах «От Речицы до Брянска». В книге изложены воспоминания о голодном детстве в бедной крестьянской семье, о решении отца дать сыну образование, об учёбе в Овстугском училище, гражданской войне, опыте организации первой в Освтуге комсомольской ячейки, о движении по партийной линии, репрессиях, аресте и оправдании, Великой Отечественной войне. Так, через судьбу Ивана Павловича разворачивается история нашей страны.
На первых послевоенных выборах в 1949 году в Брянский горсовет избрали 231 депутата. В их числе были известные люди — врачи Никодим Полянский и Сергей Александров, педагог Клавдия Пушнова, профессор Борис Гроздов, директор завода Николай Руднев, бывший партизан Анатолий Щёкин. Сессия избрала исполком в составе 13 человек во главе с председателем Иваном Тюриным. На повестке дня нового городского Совета было восстановление разрушенного войной городского хозяйства. В ноябре 1945 года Брянск был включен в число 15 старейших русских городов, которым требовалось немедленное восстановление. Это и стало основной задачей 43-летнего председателя исполкома.
Из архивных данных известно, что в период его руководства с 1946 по 1954 годы на территории города Брянска произошли такие события, как выход первого грейдера на восстановленном заводе «Дормаш», введение в строй моста через Верхний судок, второй очереди БРЭС в п.Белые Берега, открыт кинотеатр «Октябрь», началось сооружение комбината «Стройдеталь», вступил в строй первый в стране завод по выработке красного ржаного солода, построены бисквитная и макаронная фабрики, маслобаза плавленых сыров, шло строительство Брянского фосфоритного завода.
За всеми перечисленными событиями стоят сложные решения, высокая организация и огромное желание Ивана Павловича Тюрина восстановить разрушенное войной хозяйство.
— Отдавать дань памяти людям, повлиявшим на историю нашего города, не просто почётно, но очень важно. Это наша обязанность не только перед теми, чьи имена мы выбиваем в граните и мраморе, но и перед будущими поколениями. Вклад Ивана Павловича Тюрина в развитие Брянска – яркий пример, в том числе и для нас, как руководителей города. Мы как никто осознаём степень ответственности перед жителями Брянска, которую с честью нёс Иван Павлович, служа городу верой и правдой. Его методы руководства вдохновляли и поддерживали сослуживцев. Его талант организатора и целеустремлённость принесли городу пользу, которую сложно переоценит, – сказал Глава города Александр Хлиманков на встрече с инициаторами установки мемориальной доски.
