Милиция в послевоенные годы. Брянск.

ДВЕ КРОВАТИ

В первый раз я, восьмилетний мальчик, увидел Брянск осенью 44- го, когда вместе с отцом Георгием Захаровым приехал сюда с Сахали­на. Отец был назначен начальником брянской милиции. Мы на «Вил­лисе» ехали с вокзала, он тогда представлял собой дощатый сарай, по городу, который был разбит со­вершенно, практически весь, за ис­ключением небольших деревян­ных зданий. Почему-то поразили порушенные корпуса «Арсенала» и четыре наших танка с разворо­ченными пушками. Год прошел, как освободили город, а ощущение такое, что его освободили только вчера.

Помню, отец в центре выскочил из машины и купил в магазинчи­ке каравай горячего хлеба, но хлеб был серый и невкусный. Управление милиции размещалось в здании теперешнего Советского райиспол­кома, в войну его занимало геста­по. Милиция входила в структуру УНКВД, которой командовал гене­рал Фирсанов, а отец, полковник, стал одним из его заместителей. Несколько ночей в Брянске мы про­вели в гостинице, в лучшем номе­ре, из удобств в котором был лишь железный рукомойник. Через не­сколько дней нам нашли кварти­ру в полуразрушенном доме, где мы с отцом сами сообща расставля­ли наше главное богатство — две никелированные кровати с шишеч­ками. Для сравнения, другой за­меститель Фирсанова, по хозчасти, привез с собой большой грузо­вик-студебеккер всякого барахла, а отец — только эти две кровати. А мать с ее сестрой-блокадницей приехали только через месяц.

«РЕБЯТА, НЕ ТАМ ИЩЕТЕ!»

Отец чудом пережил 37-й год. В это время он был начальником угрозыска огромного Азово-Черноморского края в Ростове-на-Дону, в который входило около десятка областей и республик, в том числе и Чечня. Кстати, и тогда, если его отправляли по розыску в Чечню, он прощался с матерью, словно покидал ее навсегда. Как теперь понимаю, отец был выдающийся розыскник, а карьера его началась случайно в 20-е годы. Он рабо­тал слесарем на заводе в малень­ком городке, где было совершено страшное преступление — в доме вырезали всю семью. Дважды при­езжали бригады из Ростова. И ни­кого не могли найти. И когда при­ехала третья бригада, отец подошел к руководителю оперативников и сказал: «Ребята, не там ищете», — высказал версию, мало того, подсказал, где искать. И через день убийц — местных цыган — аре­стовали и изобличили по украден­ным вещам. Тогда-то руководитель бригады Топильский и сказал отцу: «Парень, иди к нам, у тебя талант». Так его судьба решительно переме­нилась. В шестидесятые годы вы­шла и была очень популярна книжка Льва Шейнина «Записки следовате­ля». Так вот несколько историй в ней записаны со слов отца, у которого среди наград был именной на­ган с табличкой «За беспощадную борьбу с бандитизмом». В 37-м году он и спал с этим замечательным на­ганом под подушкой, каждую ночь ожидая ареста. Его крестный в ор­ганах Топильский к этому времени стал одним из заместителей нарко­ма внутренних дел в Москве. Отец к нему спешно и съездил. По старой памяти тот разрешил отцу перевод на Сахалин, куда в ту пору редко кто ехал добровольно. Сам Топильский вскоре был арестован по ложному обвинению и погиб, а отца спас.

Положение в брянской милиции в 44-м году отец сравнивал с бур­сой. Шла война, и у власти, похоже,  не хватало ни сил, ни подходящих людей, чтобы организовать правопо­рядок, как должно. Вот и в милиции на первых порах царила партизан­ская вольница: сотрудников не хва­тало, даже журналов дежурств, к изумлению отца, здесь регулярно не вели. Человек волевой, он начал «закручивать гайки» с первого дня. Дневал и ночевал на работе.

Это смутное время до сих пор ни­кем толком не описано. Вроде, врага от нашей земли отогнали — живи, радуйся. Но сколько же пены, дряни выплыло наружу! Не случайно тем­ными вечерами по городу старались не ходить в одиночку.

На памятной доске в брянском управлении МВД первой обозна­чена фамилия погибшего при ис­полнении обязанностей старшего лейтенанта милиции Фадеева. Я, мальчишка, кстати, его почему-то хорошо запомнил. В апреле 45-го отца вызвали из дому - Зво­нок: «На станции Брянск-2 бузят штрафники». Отец вызвал дежур­ную машину и поехали вместе с дежурным, которым был как раз этот лейтенант. А там картина та­кая: остановился воинский эшелон, все без оружия, но пьяные, вроде, штрафники. Ну и кинулись грабить бабок, которые на перроне торговали едой по мелочи. Отец к коман­диру эшелона, майору: «Останови своих». А тот в ответ: «Я боюсь. Могут самого прикончить». Вызвали -комендантский патруль, автоматчи­ков. Но до этого отца и лейтенанта голпа сумела разъединить. Отец был человеком редкой смелости, но нагана своего не вынул, разговаривал с солдатами, убеждал, а лей­тенант под напором пьяной толпы отступил в мучной склад. Потом пистолетные выстрелы, автоматные очереди. Эшелон дальше ушел, а Фадеева убитым нашли на складе. Непонятно, кто убил.

Все прояснилось через пару не­дель в связи с другой историей. На побывку на несколько дней в Брянск к семье — их домик у Десны стоял — прибыл офицер-фронтовик. Ну, понятно, привез с собой вещмешок с продуктами, и вот за этими продуктами ночью пришли грабители. Начали стекла бить, потом стрелять. Но и офицер ока­зался бывалым. И не такое видал. Жену затолкал за печку, в мертвую зону для выстрелов. Сам сел под окном. Сидит, в темноту пострели­вает, а жена за печкой обоймы на­бивает и ему кидает. Так ночь про­держались. К утру бандиты ушли. Офицер отцу заявление оставил и убыл на фронт. А бандитов вы­числили по свежим следам. Ока­залось, из комендантского патруля. Четверо, двое партийные, бывшие фронтовики. На допросах попутно их раскололи, они две недели на­зад какого-то «ментяру» на вто­ром Брянске пристрелили. За что? Да ребята из эшелона, свои, фрон­товики навели. И вот, вроде, чужие солдаты для этих убийц были свои, а сотрудник милиции — чужой. К тому же страшное это дело — во­енная привычка к убийству и лег­кость убийства, многие потом уже не могут остановиться.

Их через два месяца расстреля­ли, всех четверых. И попробуй сразу скажи: кто с кем вел войну тогда.

Пожалуй, только чекисты, и те осторожно, в книжке Феликса Дунаева, с которым я был хорошо знаком, немного рассказали о том, что происходило в конце войны на Брянщине. Наверно, еще многие помнят знаменитый фильм совет­ских времен «Никто не хотел уми­рать» о бандитских группах «лес­ных братьев» в послевоенной Литве. В военную пору, в какой-то степени ситуация в освобожденной от фа­шистов Брянщине напоминала картину из фильма. У этого рай­она великая партизанская слава, но была и другая сторона медали. Все лучшие бойцы из партизанских отрядов после освобождения были призваны в армию и ушли воевать на Запад, но в лесах остались те, кто на фронт идти по разным причинам не захотел. Там были диверсанты, предатели, уголовники. У многих были родственники в деревнях. Всем им надо было кормиться. Грабежи, убийства в этих местах в конце войны были делом обыч­ным. И в первую очередь убивали, отстреливали местных руководите­лей в селах, кто пытался наладить мирную жизнь.

Был такой эпизод. Из Брян­ска в Суземский район отправили для разведки милицейский отряд из десяти человек. Тем более, что сигналы оттуда были. Остановились в хате на окраине одной из деревень для оперативных мероприятий. Ста­ли выявлять связи местных с бан­дой. Но при этом повели себя бес­печно. В частности, позже проверка установила, что в отряде на ночь не выставлялось боевое охране­ние, хотя одна из банд находилась как раз неподалеку, в лесу. В лес сбегала жена одного из бандитов, рассказала о гостях. Те обложили хату с милиционерами, подожгли, обстреляли их из пулеметов. В ре­зультате в живых осталось только три человека, страшно обожжен­ные. Я потом видел одного из них: вместо лица — красная маска.

В итоге осенью 1945 года для борьбы с бандитизмом на тер­ритории всей Брянской области пришлось проводить фронтовую операцию, было привлечено около трех тысяч бойцов. Отец участвовал в этой операции. Потом он расска­зывал, что пришлось вести настоя­щие бои. И, за редким исключени­ем, в плен бандитов не брали.

Недавно я вычитал, что в сгорев­шем лесу, как ни странно, новый лес растет быстрее, чем обычно. Думаю, на нашей Брянщине после войны с людьми происходило не­что подобное. Люди были в полном смысле замучены войной. Мой стар­ший брат повоевал совсем немного и погиб на войне с японцами, а мать от горя так и не оправилась и умер­ла через пару лет. Чудом спаслась в ленинградскую блокаду моя тетка и обрела невыправляемую привыч­ку. Она нашила мешочков и наби­вала их сухарями на черный день. Виновато признавалась: «Понимаю, что это глупость, но ничего поделать с собой не могу». Она тоже прожила совсем недолго.

Много оружия, много необъяс­нимой ненависти, жестокости — вот чем жил Брянск в конце войны и в послевоенные годы. Но и при этом город, вся страна жили надеждой, что закончится война и станет лучше.

Помню, в выходные танкисты, их часть стояла за тюрьмой, езди­ли на танках драться с артиллери­стами — стенка на стенку. Что они не поделили? Впрочем, милиция в дела военных не вмешивалась. Настоящим бандитским местом был тогда рынок, где большей частью и продавали ворованое. Однажды отец брал на рынке убийцу, который топором зарубил семью фронтови­ка, даже кошку убил, взял мужнину шинель, отмыл от крови и пошел продавать на рынок. А в другой раз скрутил молодого парня, который в Круглом сквере в праздник взялся стрелять из отцовского револьвера поверх публики.

Город был тогда городом воен­ных, еще служивших, окончивших службу, но по-прежнему ходивших в военной форме и сапогах. Да и где было взять иную одежду?

Вспоминаю кинотеатр в полураз­рушенном здании на углу улиц Фо­кина и Калинина. Стульев не было, так что зрители сидели на полу, крысы бегали по углам, весь пол в шелухе от семечек, но билетов было не достать. Показывали тро­фейные фильмы, вроде «Слуги его дворецкого» или «Серенады Сол­нечной долины». Мы, мальчишки, умудрялись проникнуть в зал и по­смотреть их по многу раз. Поражала та жизнь на экране — красочная, яркая, веселая, как сказка.

В первый класс меня мама по­вела в школу, которая тогда разме­стилась в Лесном институте (ныне БГИТА). Окна наполовину забили фанерой, в аудиториях поставили перегородки, вот и вышли классы. Обучение тогда было раздельным, так что девочки учились в другом первом классе — по соседству. Удивительно, но для нас нашли пар­ты, а вот классных досок не было, и наша учительница, пожилая Нина Порфирьевна, писала буквы мелом на боку круглой буржуйки. И ниче­го, я быстро выучил буквы.

8 Марта тогда не отмечали, но отмечали Новый год. На новый 1945 год нам, ученикам, были сде­ланы подарки. На четверых резали буханку хлеба и сыпали несколько ложек сахарного песка на твой ку­сок. Я до сих пор помню этот заме­чательный подарок.

(записал Ю.Ф)