О цензуре и вседозволенности

Каждый пишет, как он слышит…
Б.Ш. Окуджава

Да, пишет сегодня каждый… Если не первый, то второй. И совершенно не задумывается зачастую — ни о чем пишет, ни как сочиняет. Зато признания ждет, и читателей своих ищет. А уж если ругают произведение — то непременно ничего не понимающие в вопросах творчества ретрограды. И какой простор для самого литератора, если все же произведение не принимают к печати. Оправдание одно – цензура!

Цензура… ее и ругали, и ненавидели, и презирали. Ею пугали, как малыша милиционером. А за что доставалось? За ограничение ума вольного, свободолюбивого, творческого. За запрет инакомыслия. За все сразу. Да, так уж сложилось, что в какой-то момент в нашей стране в понимании читателей и писателей цензура идеологическая совершенно вытеснила те самые «строгое суждение, суровый разбор, взыскательную критику» — изначальные значения латинского слова censura. И что нам в итоге досталось? А просто вседозволенность.

Цензура идеологическая кое-как, худо-бедно живет — в газетах, официальных изданиях, не более. А на взыскательную критику внимания уже и вовсе никто не обращает. И выходят «книги», написанные непонятно о чем, безграмотные, в авторской редакции. И никого уже не смущает, что автор не то, что писать, говорить на родном языке толком не умеет. Вместе с цензурой выбросили и других «ограничителей» – корректуру, редактуру: автор имеет право на все, в том числе на безграмотность. И все бы ничего, графоманов много было всегда, их засилье не является приметой исключительно нашего времени, но издания попадают на полки книжных магазинов, библиотек, оттуда — к читателям… Захватывают пространство предметного мира и идеального — в нашем сознании, во всяком случае, настойчиво пытаются это сделать. А если учесть, что после русской классики такие произведения смотрятся весьма необычно, то и поклонников своих стабильно находят, нередко среди молодежи: взрослым очень трудно объяснить, зачем читать книги, смысл которых трудно понять из-за зашкаливающего числа ошибок.

Региональные библиотеки сталкиваются с рядом дополнительных проблем из-за таких свободно пишущих мыслителей: во-первых, фонд захламляется экземплярами местной печати, которые не подлежат списанию; во-вторых, авторы хотят признания, а, значит, презентаций, участия своих изданий в выставках, конкурсах и т.д. А это уже и репутация библиотеки, которой — пока еще — верят читатели…

Чтобы не быть голословной, расскажу о конкретном произведении, уже не новом, но недавно вышедшем отдельной книгой, единственное достоинство которой — помета «18+». И на том спасибо, хотя бы в школьные и детские библиотеки не попадет.

Роман брянского литератора В. А. Владыкина «Озорнуха» я впервые увидела в местном журнале «Новый литератор», кстати, без отметки «18+»… Начала читать, поняла, что это выше моих скромных сил, и отложила. Но вышла книга… Может, отредактирована? Может, корректор поработал? Нет, конечно. А зачем? Ведь такой великолепный пример, как не надо писать! Классический вариант для разбора школьных ошибок:

Орфография: «по детдомовски» — без дефиса, с. 8.

Пунктуация: «Ведь до того дня как попала в приют, она жила свободно». — Пропущена запятая, С. 7.

Стилистика: «Хотя поначалу Диана думала: “Ах, как хорошо, что мы, наконец, обрели желанный покой, которого так не хватало нам в родительском доме”! […] И отныне во сне их не будут пугать пьяные рожи тёток и дядек. И больше никогда-никогда не придётся вместе с пьяной матерью таскаться по улицам в поисках куска хлеба». — Автор использует высокий стиль, совершенно не свойственный последней четверти XX века, для передачи размышлений ребенка, причем в прямой речи, но при этом далее, уже в речи автора, — просторечие, с. 7.

Грамматика: «…выкрикнул Поль, и девочки было замолкали». — Использованы глаголы разных видов. Должно быть «замолкли», с. 8.

И это первые страницы. Ловлю себя на мысли, что очень хочется остановиться и никогда больше этот роман не открывать, с другой стороны, вполне возможно, завтра к нам придут требовать презентацию. Надо как-то заранее найти аргументы для отказа. Так что читаю дальше. Об ошибках всех видов писать больше не буду, дальше ничуть не лучше. Но ведь у каждого художественного произведения есть еще и содержание…

Роман Владимира Аполлоновича о проблемах детских домов. Проблемы важные, вневременные — отношения внутри детского коллектива, отношения воспитателей и воспитанников, отсутствие нравственности у тех, кто должен, как принято считать, подавать пример — у учителей, директора детского дома.

Несмотря на хорошую задумку, роман производит очень странное впечатление.

Во-первых, русской литературе в ее лучших проявлениях совершенно не свойственна однозначность — ни в характерах, ни в авторских оценках. (Образцы литературы классицизма в расчет не берем, там свои законы.) А здесь с первых страниц уже все «точки над и» расставлены, чего только стоит фраза «…произошёл роковой надлом, который повёл духовно слабую молодую женщину в беспутство» (с. 28, о матери главной героини).

Во-вторых, никогда не страдали наши классики откровенным дидактизмом, воспитательное начало в произведениях русских литераторов всегда ненавязчиво, оно в мягком свете душ героев, вспомните Сонечку Мармеладову или Алешу Карамазова. И еще — история русского литературного языка насчитывает уже не один век, он красив и ясен, но только тогда, когда ясны и красивы мысли, которые им излагают. В «Озорнухе» же все как раз наоборот.

Характеры автор как-то попытался сделать объемными, тем более книга написана о становлении личности, о том, как формируется мировоззрение воспитанников детдома, в первую очередь главной героини — сначала под влиянием страшной жизни дома с матерью-алкоголичкой, потом — среды жестоких детей и занятых собой воспитателей… А еще — книг, ведь девочка много читает, она и отношения с людьми представляет по книгам, и вести себя пытается, как героиня романа, и говорит часто нарочито литературными выражениями. И к свету стремится, пытается всеми силами сохранить чистоту…

Однако автор, кажется, нарочно, не дает развиться в девочке ничему хорошему, превращая желание любви в похоть, боязнь спиться, как мать, — в постоянные посиделки с вином, позже — вольное общение в кафе и ресторанах. Диана для всех (детей, воспитателей, директора) — развращенная с малолетства девица, для себя — актриса, создающая образ гулены, которой все нипочем. И очень боящаяся, что обман раскроется и все увидят — она обычная юная и неопытная девушка. Автору как будто доставляет удовольствие постоянно унижать свою героиню — он наделяет ее при яркой красоте неприятными чертами, например, большими губами, которые она постоянно растягивает в улыбке, грубо описывает постельные сцены… Правда, иногда создается впечатление, что делается это из-за элементарного невладения родным языком… Приведу несколько примеров:

«Что там было дальше можно не рассказывать, достаточно только заметить, что Луиза и Шура, попав в разлагающую среду, слишком рано испытали то противоестественное, что должно было бы произойти в согласии с их чувствами при здоровых обстоятельствах» (с. 47). Прошу прощения, но даже при здоровых обстоятельствах противоестественное естественным не становится… А ведь речь идет всего лишь о слишком рано начавшейся для девочек половой жизни.

«Откровение Дубининой Диане показалось забавным, и её разобрал саркастический смех…» (С. 101) Но ведь саркастический смех совершенно не связан с забавными ситуациями, сарказм — это обличение сатирой, язвительная насмешка… Впрочем, со смехом проблемы во всем тексте, еще один пример, с. 117: «Она испытала прилив весёлого чувства, откинув назад голову, став вдруг содрогаться в приступах безудержного смеха…» Невольно вспоминаешь описание человека. В которого вселились бесы…

Некоторые места в романе понять вообще сложно, складывается впечатление, что автор не перечел свое произведение перед тем, как его печатать, а мы еще о редактуре… например:

«Но тут Диана вспомнила, как обещала Ивашечкину дождаться его возвращения с сохранением своей недоступности и держаться подальше от воздыхателей. А с другой стороны, оставаться никем не тронутой до его выхода из зоны, Диану тоже не устраивало. Ведь может так случиться: прихвастнёт Ипполит перед друзьями о том, что подруга сохранила ему верность. Дружки рассмеются и расскажут, как она тут без него гуляла и тогда, созданный ею образ всем доступной, в его сознании станет реальным. В таком случае лучше будет, если она останется ему верной до конца. И как хорошо, что Ивану она обронила фразу о том, что у неё наступил трудный период. И она полагала, что её тонкий намёк до него дошёл, а если нет, тогда ей придётся туго…» (С. 112)

Есть и смешные моменты: «И, переманивая к себе парней лисьими повадками, за ней могли приударять сразу несколько ухажёров». (С. 85) И зачем этим странным ухажерам девушка, если они лисьими повадками к себе парней уже переманили? «А после, расставшись с Полем, перед Иваном Диана просто редкостно заискивала, так величаво улыбалась, направляя на него нежный, ласкающий взгляд, что поневоле он начинал думать о её прозрении — кто есть кто?» (С. 310) Первый раз в жизни слышу, что заискивать можно величаво, явно не теряя собственного достоинства. Да еще и объект заискивания думает о том, что заискивающий прозрел… Мысль столь тонка, что того и гляди, порвется. Не менее интересен пример звукописи на с. 173: «К тому же как-то озорно притопнула каблучками туфель, издала визгливый восторг, не сводя с Поля устремлённого блестящего весёлого взгляда». Комментировать способности героини даже пытаться не буду. Впрочем, Владимир Аполлонович великолепно умеет сочетать несочетаемое, пример со с. 172: «Однако в действительности лицо Поля выглядело хоть намного милей, зато в его спокойных чертах и во взгляде сквозила какая-то лапающая всё её существо манера».

Я уже упомянула, что в романе есть постельные сцены, анализировать степень мастерства, с которой они описаны, смысла не имеет, приведу в пример только одну, в ней героине 13 лет…

«Вот Ипполит целовал её в горячие губы, вот втягивал их в себя, словно два лепестка розы. И сначала осторожно прикасался к её телу, затем сильно прижался к её ногам, и она ощущала его мужское накаченное тело. И девушку охватывал страх. Поль же так завёлся, что с трудом управлял собой, от его дерзкого поступка она чуть было не утратила присутствие духа. В тот момент девушка почувствовала, как его рука шарила там, где не полагалось. И вместо готового сорваться возмущения, она испытала сладкую истому. И она чуть было не потеряла бдительность, когда Поль нашёптывал прямо в ухо признание в любви. Диана испытывала несказанное блаженство». (С. 65) Да, вроде, штампы — сладкая истома, несказанное блаженство, вызывающие отвращение «шарящие» руки… Но стоит ли описывать то, что происходит, по сути, с ребенком? Да и использование штампов — не самый лучший способ передачи чувств на бумаге…

Единственное, что порадовало, когда все же дочитала, — Диана стала примерной женой и мамой, пройдя через все испытания, придуманные для нее автором.

Можно сказать, что ничего не стоит отложить такую книгу, не тратить на нее время и эмоции, все равно положительных не будет, разве только, когда закончишь чтение и закроешь навсегда. И это справедливо. Но возьмет кто-то из только начинающих читать, мало или вовсе не знакомый с классикой, с современными авторами, которые пишут нормальным — литературным — русским языком. И человек может больше никогда не открыть ни одну книгу, решив, что читать не стоит вообще…

Можно саркастично рассмеяться, поязвить над нелепыми и неуклюжими фразами, порассуждать, что перед нами пример, как писать нельзя… Но, как ни странно, к концу романа мне этого уже совершенно не хотелось. Было грустно — от того, что русская литература сейчас совершенно не защищена, что нет элементарных ограничений при издании книг, что нет больше во многих типографиях и издательствах корректоров и редакторов, а у слова «цензура» осталось исключительно негативное значение.

Я — читатель. Как все читающие люди, жду новых книг. И очень хочу, чтобы господа литераторы, мнящие себя писателями, иногда задумывались, кому и что они хотят сказать. И готовы ли говорить.

В цитатах сохранены орфография и пунктуация автора.

Ольга Горелая – заведующая отделом краеведческой литературы Брянской областной научной универсальной библиотеки им. Ф. И. Тютчева, окончила факультет русского языка и литературы Брянского государственного педагогического университета им. академика И. Г. Петровского.